Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - [131]

Умереть желая царицею, <…>

Она решилась на смерть идти

Из страха, что царицей развенчанной

Ее позорно для триумфа

Гордого вражья умчит либурна[612].

Когда один из друзей Октавиана, Публий Корнелий Долабелла, сообщил Клеопатре, что Октавиан возвращается в Рим через Сирию, а ей предстоит отправиться туда через три дня, то она начала осуществлять задуманное.

10 августа она попросила разрешения покинуть свои покои и воздать последние почести Антонию, прежде чем ее навсегда увезут из Египта. Из-за того что она была еще слишком слаба, ее отнесли на носилках к усыпальнице вместе с Ирадой и Хармионой. Там она сделала подношения его душе, очевидно, то, что ему было больше всего угодно, как сказано у поэта: «Прах мой вином окропи и маслом пахучего нарда, <…> и пурпурных роз капни бальзам на него»[613]. Обращаясь к духу Антония, она промолвила: «Не жди иных почестей, иных возлияний — это последние, какие приносит тебе Клеопатра. <…> Однако ж если хоть один из тамошних богов владеет силою и могуществом, не выдавай свою супругу живою, не допусти, чтобы во мне триумфатор повел за своею колесницею тебя, но укрой, схорони меня здесь, рядом с собою: ведь изо всех неисчислимых бедствий, выпавших на мою долю, не было горше и тяжелее, чем этот короткий срок, что я живу без тебя»[614].

Когда она вернулась во дворец и, минуя Эпафродита и стражу, через инкрустированную изумрудами дверь прошла в свои покои, то приказала своим служанкам приготовить ванну. Приняв ее и умастив себя благовониями, Клеопатра попросила Ираду сделать ей обычную прическу «арбуз», тщательно укладывая каждую прядь на затылке в пучок и скрепляя их шпильками. Хармиона помогла ей надеть «самую роскошную одежду»[615]. Затем Клеопатра легла к столу. Ей подали богатый и обильный завтрак и, конечно, лучшие вина, а на десерт несколько больших смокв, только что доставленных во дворец.

Потом Клеопатра попросила дать ей табличку для письма и стиль и в своем последнем послании к Октавиану изложила просьбу Антония о том, чтобы их похоронили вместе в одной усыпальнице. Она скрепила письмо своей печаткой на кольце и передала Эпафродиту, а тот отправил его с посыльным Октавиану. Она отпустила всю свою прислугу кроме Ирады и Хармионы, двух самых верных служанок, которые всегда находились при ней на протяжении всей ее богатой событиями жизни и которым предстояло сыграть свои роли в заключительном спектакле Клеопатры. Но какое именно представление будет разыгрываться, даже сейчас оставалось тайной. Хотя широко известен сюжет со змеиным укусом, древние источники признают, что «никто не знает достоверно, какой способ смерти она избрала»[616], поскольку «истины не знает никто»[617].

Версию с аспидом определенно можно отвергнуть как выдумку, основанную на том, что спустя некоторое время по Риму провезли карикатурное чучело Клеопатры со змеями, обвивающими ее руки, как у Исиды. Верно служившие Октавиану поэты Вергилий, Проперций и Гораций потом отразили этот эпизод в своих стихах: «И за спиной у себя не видит змей ядовитых»[618]; «И злобных змей к груди прижала, чтобы всем телом впитать отраву»[619].

Здесь, как и во многих других случаях, они допустили историческую неточность. Тем не менее стереотип, за который они в ответе, — дескать, трагическая смерть Клеопатры наступила от укуса по меньшей мере одного аспида, — стереотип, многократно воспроизведенный художниками и артистами на протяжении столетий, прочно укрепился в истории.

Более поздние источники утверждают, что «аспида принесли вместе со смоквами, спрятанным под ягодами и листьями[620] и что, увидев змею, царица просто сказала ««Так вот она где была…» — обнажила руку и подставила под укус»[621], однако в связи с упоминанием о змее возникает ряд вопросов. Аспидом называют любую змею, способную расширять шею, а также различных североафриканских гадюк, в том числе Vipera aspis, рогатую гадюку Cerastes comutus и Cerastes vipera, прозванную аспидом Клеопатры. Между тем укус гадюки вызывает острую реакцию: жжение по всему телу, образование сгустков крови и сизых пятен, отечность, тошноту и недержание с последующей потерей сознания.

Такая змея совершенно не устраивала Клеопатру, желавшую умереть с достоинством, поэтому некоторые историки предположили, что так называемым аспидом была египетская кобра, Naja naje, чей яд быстро действует на нервную систему. Кроме двух крошечных следов от змеиных зубов, никаких других повреждений на коже не видели. После состояния сонливости и вялости наступает общий паралич и летальная кома в полном соответствии с древним описанием действия выбранного Клеопатрой змеиного яда, который «вызывает схожее с дремотою забытье и оцепенение, без стонов и судорог: на лице выступает легкий пот, чувства притупляются, и человек мало-помалу слабеет, с недовольством отклоняя всякую попытку расшевелить его и поднять, словно бы спящий глубоким сном»[622].

Примерно столетие назад также было высказано предположение, будто бы, оказав предпочтение яду кобры, Клеопатра руководствовалась тем, что змеи вообще и кобры в частности являлись неотъемлемой частью египетской, греческой и римской символики от «доброго духа» Александрии Агафодаймона до классического «уробороса», представляющего собой начало и конец всего в виде змеи, заглатывающей свой хвост. По преданиям, сам Александр был зачат благодаря священной змее, которая в то же время могла являться носительницей смерти. Исиду и ее супруга Осириса-Сераписа почитали как змея. Исида как великая чарами Верет-Хекау появлялась в образе кобры, и служительницы богини носили змей во время мистерий, так же как почитательницы Диониса. Что касается мотивации поступка Клеопатры, то наибольший интерес вызывает изображение кобры в качестве элемента священного урея на короне египетских фараонов. Клеопатра, по-видимому, считала этот символ божественной царственности идеальным средством достижения бессмертия и самым подобающим ее статусу последнего фараона Египта.