Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - [115]

Посередине стадиона возвышалась двухъярусная сверкающая серебром платформа с шестью золотыми тронами, на двух из которых — самых больших на верхнем ярусе — восседала во всем блеске сама царственная супружеская пара. Антоний в полной римской военной форме как триумвир, император и правитель восточных провинций в окружении штандартов римских легионов под охраной римского телохранителя сидел под балдахином из тонкого полотна, увенчанным двумя птолемеевскими орлами. Его жена Клеопатра «в тот день, как всегда, когда появлялась на людях, была в священном одеянии Исиды; она и звала себя Новою Исидой»[507]. Ее черное платье резко выделялось на фоне белых стен гимнасия и среди ярких нарядов окружавших ее персон. На нижнем ярусе разместились четверо ее детей: тринадцатилетний фараон Цезарион, шестилетние близнецы Гелиос и Селена и двухлетний Птолемей Филадельф.

Антоний поднялся с трона и, являя ораторское искусство, как десять лет до этого на похоронах Цезаря, обратился с речью к александрийцам, заполнившим гимнасий. Он говорил на греческом языке как верховный жрец культа Цезаря. Отдав дань уважения божественному Юлию, он вновь подчеркнул, что «величие Римской державы обнаруживает себя не в стяжаниях, но в дарениях», и сообщил, какие территории от имени Рима отдаются его детям от Клеопатры.

Затем, провозгласив сыновей, которых Клеопатра родила от него, царями царей, он назначил старшему из них, Александру Гелиосу, Армению, Мидию и Парфию, то есть все земли к востоку от Евфрата до Индии, фактически до пределов империи Александра Великого. Шестилетнего сына Александра, чей статус был подтвержден его помолвкой с единственной дочерью мидийского царя, «Антоний вывел в полном мидийском уборе, с тиарою и прямою китарой»[508]. Великолепная бронзовая фигурка полнощекого мальчика из Александрии I века до н. э. в таком же мидийском костюме скорее всего изображает сына Антония: он стоит на цыпочках и словно тянется рукой к своим новым территориальным владениям.

Затем Антоний объявил, что назначает своему младшему сыну, двухлетнему Птолемею, Финикию, Сирию и Киликию. Малыша также вывели вслед за старшим братом, только в македонском пурпурном плаще, сапогах и характерном македонском головном уборе кавсии, украшенном диадемой. «Это был наряд преемников Александра»[509]. Потом мальчики приветствовали родителей, что они, без сомнения, хорошо отрепетировали, «и одного окружили телохранители-армяне, другого — македоняне»[510], как было положено по их статусу.

После этого настал черед единственной дочери Клеопатры, шестилетней Клеопатры Селены, которая получила в удел обширные территории Киренаики (восточная Ливия) и Крит в придачу. Сама девочка, по-видимому, изображена на бронзовой пластине в образе Селены-Исиды с братом близнецом Гелиосом-Гором; они оба держат длинные скипетры и двойной рог изобилия. Вполне возможно, что на пластине отражен момент, когда им действительно вручали скипетры на той торжественной церемонии.

Тем не менее, поскольку дети находились совсем в юном возрасте, Клеопатру назначили регентшей и провозгласили Клеопатрой Теей Неотерой Филопатром Филопстрис — Новой Теей, Любящей отца и Любящей отечество, правительницей Египта, Кипра, Ливии и Килисирии. В то же время на монетах, выпущенных четой, была сделана надпись на латыни «Cleopatrae reginae regum filiorum regum» — «Клеопатра, царица царей, и ее сыновья, также цари».

И наконец очередь пришла ее старшего сына, соправителя Цезариона, державшего символы фараоновской власти — бич и посох — и облаченного в одежды из лучшего полотна. Приветствуя его как Птолемея Цезаря, царя царей, чтобы подчеркнуть его более высокое положение вместе с матерью над ее тремя младшими детьми, Антоний провозгласил тринадцатилетнего фараона единственным законным наследником Юлия Цезаря. Это была политическая бомба.

Смириться с таким выпадом Октавиан уже не мог. Став консулом на второй срок в январе 33 года до н. э., он выступил с открытой критикой Антония и развернул блестящую пропагандистскую кампанию против царственных супругов в Александрии, чья последовательная политика доминирования на Востоке вскоре могла обратиться на Запад. Обвинения, с которыми выступал Октавиан, становились тем убедительнее, чем дольше Антоний отсутствовал в Риме. Он воспользовался в своих интересах слухами о женитьбе его соперника на Клеопатре, и Антония стали упрекать, что «имел двух жен сразу, на что не отваживался ни один из римлян»[511], хотя даже Цезарь хотел изменить римский закон, чтобы легитимировать свое двоеженство.

В глазах общественности «святейшая» Октавия выигрывала перед распутной Клеопатрой, ставшей «женой-егип-тянкой»[512] после «постыдной любви»[513], а передачу земель Антонием своей верной союзнице за два года до этого стали расценивать как подарок одурманенного любовника. Пожалования римляне восприняли как проявление «показного блеска, гордыни и вражды ко всему римскому»[514], а состоявшиеся за несколько дней до этого птолемеевские шествия им представились триумфом в римском смысле, проведенным не в Риме. Они сочли, что Антоний «в угоду Клеопатре отдал египтянам прекрасное и высокое торжество, по праву принадлежавшее отечеству»