Клеопатра - [23]

Да и можно ли ждать от женщины иного поведения?! А поскольку известно, что у женщины по определению «утлый разум», то есть что они, попросту говоря, глуповаты, мужчина обязан направлять и защищать их и повелевать ими. Если же он этого не делает, если он позволяет женщине властвовать над собой, как это сделали египтяне, признав Клеопатру царицей, он тотчас пятнает себя бесчестьем и подвергается ужасному риску — вовсе лишиться своей мужественности.

У римлян были известные основания издеваться над египтянами — те и вправду не умели держать своих женщин в повиновении и покорности. Клеопатра вышла замуж поочерёдно за обоих своих братьев не потому, что эти браки подкрепляли её притязания на трон, — просто в Египте существовала традиция двойного правления. И женщины не только царской крови могли претендовать на наследование и обладание властью и собственностью. Папирусы свидетельствуют о том, что в эллинистический период египетской истории женщины продавали и покупали недвижимость, одалживали и брали взаймы крупные суммы денег, платили налоги, оставляли завещания, подписывали прошения правительству и полиции — и всё от собственного имени. Римлянки же не имели права заниматься какой-либо финансовой или юридической деятельностью сами: все их дела вёл мужчина-опекун (как правило, отец или муж), скреплявший своей подписью любую сделку или соглашение. Есть крупицы исторической истины в том, что римляне считали Александрию городом женщин, где обычным и устоявшимся взаимоотношениям полов грозит опасность.

Клеопатра персонифицировала эту опасность. Воображаемый эффект, который она производила на своих подданных, вселял трепет в сердца римлян. Гораций в своём IX эподе, написанном вскоре после битвы при Акции, сетует:

О, римский воин — не поверят правнуки! —

Порабощён царицею;

В оружии, с поклажей служит женщине

И евнухам морщинистым.

Особо подчёркиваемое римскими писателями обстоятельство, что некоторые посты при египетском дворе занимали оскоплённые бывшие рабы, объясняется не одной лишь тягой к фактической точности. Сочетание властительной женщины и лишённого мужественности мужчины создаёт образ, вселявший сильную тревогу в сердца римлян, подсознательно уверенных в том, что «морщинистыми евнухами» сделала мужчин неженская напористость царицы, которую в современном просторечии назвали бы «яйцерезкой», и то, что было сделано по отношению к собственным придворным, может быть повторено и в отношении римлян. В строфах Проперция, ликующего по поводу её поражения, мы находим наводящую страх картину того, как целые века мужских побед и достижений могли бы быть уничтожены позорным подчинением женщине-завоевательнице.

В Риме кастрация была запрещена законом, позволявшим, впрочем, измываться над рабами иными способами. В обширных поместьях землю возделывали скованные цепями рабы, о чём в своих идиллических описаниях сельской жизни умалчивают Вергилий и Гораций. Рабы же добывали свинец на рудниках Малой Азии, где, по наблюдению Страбона, «труд был столь тяжким, а самый воздух столь смертоносным, что работавшие там вскоре умирали». Сам Октавий считался рабовладельцем «милостивым», хотя и приказал швырнуть в реку с грузом на шее вольноотпущенников, «бесстыдно жадно обиравших провинцию», а невольника, осмелившегося съесть призового перепела», распял на мачте. Менее мягкосердечные хозяева широко пользовались своим правом наказывать рабов за провинности самым жестоким образом. Но их не кастрировали, причём дело было даже не в том, что это было неэкономично (рабы должны воспроизводить себе подобных), это имело другую мотивацию: отнять у мужчины свободу, здоровье, руки, ноги, самую жизнь считалось позволительным, но лишить его мужественности — это святотатство.

И октавианская пропаганда обвиняла Клеопатру в этом преступлении. С помощью отвратительных приспешников, в своё время ставших жертвами её необузданного властолюбия, она заманила в ловушку Антония, считавшегося некогда образцовым носителем мужской, воинской доблести, и — в соответствии с легендой — феминизировала его. Она играет мужчиной, она правит государством в одиночку, она устраивает свои сексуальные и политические дела сама, не прибегая к помощи и покровительству мужчины. Женщина, существо подчинённое, слабовольное, приземлённое, становится таким образом наравне с мужчиной и его равноправным партнёром. Вот какую унизительную роль навязывает Антонию столь противная женскому естеству независимость Клеопатры.

Она сама выбирает себе любовников. Не брат и не отец подыскивают ей партнёров, тогда как Октавий выдал за Антония свою сестру. Сексуальное «самоопределение» — достаточное основание для того, чтобы объявить её нимфоманкой. Женщина, открыто предлагающая вступить с нею в сексуальный союз или соглашающаяся на него (а не выполняющая приказ мужчины), неизбежно воспринималась как дерзкая, одержимая и ненасытная сладострастница. Легенда Октавия игнорирует истинную политическую мощь Клеопатры: молчаливо признается, что она — серьёзный и опасный противник Рима, но могущество её целиком заключено в сфере сексуальности. По тому, как описывают её предполагаемое распутство, можно судить, какую тревогу и злобу вызывала у римлян истинная «автономность» её личности.