Клеопатра - [2]

Это касается не только внешних примет, но и самой сути образа. Бесчисленные повороты и смены акцентов в истории Клеопатры, в структуре этой легенды отражают изменения в интеллектуальной и духовной жизни толкователей. И вполне правомерен вопрос: можно ли считать искусство и литературу достоверными источниками для изучения истории общества? Европейские писатели XVII века считали, что раз Клеопатра — женщина, ей подобает быть слабой, забывая, очевидно, что многие женщины той поры ничем не уступали купцам, учёным, миссионерам, воителям мужского пола. В XIX столетии Клеопатра стала героиней множества мазохистских фантазий, хотя тогдашние женщины редко бывали по-настоящему жестоки, да и их современники-мужчины на самом деле вовсе не желали гибнуть от рук своих возлюбленных. Уже в недавние времена Клеопатра в воплощении Элизабет Тейлор пленяла воображение своим безрассудно «дурным поведением», которое по-прежнему сурово порицалось за пределами иллюзорного круга, очерченного сплетнями страстных поклонников фильма. Художественный вымысел, едва ли способный свидетельствовать об истинном положении дел в обществе, должен по самой своей природе давать представление о фантазиях, царящих в породившем его обществе. Образы Клеопатры хоть и не поведают нам, как на самом деле жили их творцы, но зато многое расскажут об их предрассудках, о системе их ценностей, о морали и желаниях.

И вот в процессе этих открытий меня вело твёрдое убеждение в том, что сочинительство — занятие не столь уж невинное. Вполне может быть, что многие из анекдотов, составляющих «легенду Клеопатры», и вправду «имели место» (а иные, несомненно, и реальную основу), но даже истинное происшествие или целая цепь таковых не в полной мере дают ответ на вопрос: «Почему эта история рассказывается именно сейчас и почему так, а не иначе?» Даже самый скрупулёзный историк отбирает и «монтирует» факты. Поэты, художники, кинематографисты, творцы пропагандистских легенд идут ещё дальше, используя историю как склад некоего сырья, из которого можно произвести новые образы реальности.

Ко всем своим источникам я относилась одинаково (и одинаково недоверчиво) — так относятся к свидетелям во время следствия. Я не делала различий в подходе между произведениями таких великих мастеров, как Вергилий, Шекспир, Микеланджело, Тьеполо, и совершенно забытых драматургов XVII века или создателей киномакулатуры. И трагедии Шекспира целая глава посвящена не потому, что это произведение гениальное (хотя я его таковым считаю), а потому, что она содержит наиболее полное выражение одной из важнейших тем в истории Клеопатры — угрозы, которую таит в себе страсть. Я мимоходом касаюсь прелестной повести Мери Баттс «Сцены из жизни Клеопатры» и уделяю очень много внимания фильму с Элизабет Тейлор в главной роли, хотя в нём-то прелести мало. Я далека от мысли, будто произведения литературы и искусства следует — и даже предпочтительней — рассматривать как документальное свидетельство, но при взгляде на них под этим углом часто высвечиваются большие неожиданности.

Подавляющее большинство источников, к которым я обращалась, западного происхождения. Для арабского историка X века Аль Масуди Клеопатра была воплощением древнегреческой мудрости. Для египетского драматурга Ахмеда Шоуки, писавшего в 20-е годы прошлого века, — национальной героиней, защищавшей отчизну от агрессивной европейской державы. Но в основном её легенда расцвела на Западе. В конце концов, в Египте было несколько великих цариц. И всё же именно Клеопатра, а не Хатшепсут, не Береника I или не Арсиноя II, что не уступали ей ни энергией, ни волей, ни полнотой власти, стала легендарной героиней, это её имя сделалось почти нарицательным, и объясняется это прежде всего тем, что она сыграла очень значительную роль в политических делах Запада.

Клеопатра была врагом Рима, а мы — его наследники. И в числе прочего мы унаследовали представление о ней как о сопернике Древнего Рима, как о существе иной природы. Эта «инакость» — двоякого свойства: Клеопатра — представительница Востока и женщина. Ещё в современную ей эпоху на формирование легенды о ней оказали мощное воздействие два перекрывающих друг друга фактора — шовинизм расовый и шовинизм сексуальный, ибо в мужском мире всякая женщина — чужестранка. И в соответствии с этой легендой Клеопатра и её приближённые являются квинтэссенцией «женских» черт — это люди бесчестные, безнравственные, порочные, не думающие ни о чём, кроме секса, и потворствующие своим прихотям (и до сих пор «западное» воображение рисует себе обитателей Востока именно такими). Напротив, её противники-римляне олицетворяют «мужественные» достоинства — патриотизм, дисциплину, воздержанность и готовность воевать. От Рима получили мы не только набор расово-сексуальных стереотипов (за два тысячелетия доказавших свою необыкновенную живучесть), но и представление об особенной мужественности «римских» достоинств вкупе с твёрдой убеждённостью в том, что это именно достоинства.

Но Клеопатра даже в самой негативной трактовке остаётся обворожительной. «При мысли о Клеопатре каждый мужчина становится Антонием», — писал критик-декадент Артур Саймонс, убеждённый в том, что она была, вероятно, «великолепнейшей из женщин». Не всегда мы вожделеем к тому, чем восхищаемся, не всегда восхищаемся тем, к чему вожделеем. В этом исследовании мне не раз приходилось сталкиваться с внутренним противоречием, лежащим в основе нашей культуры, — с разрывом между набором черт, совокупность которых я назвала бы «добротой» (это христианские добродетели — покорность, смирение, забота о ближнем), и теми, что составляют «величие» (добродетели античного воина — гордость, сила, агрессивность, верность долгу). Когда Клеопатра «хорошая» (как, например, в пьесах XVII века, где она предстаёт в жалостной роли обманутой любовницы, напрасно мечтающей о законном браке), она теряет «величие». Но в гораздо более многочисленных интерпретациях своей легенды она — «плохая», и это придаёт ей величие. В качестве искусительницы, femme fatale, чужестранки она становится бесконечно более привлекательной, а порою вызывает и большее восхищение, чем женщина строгих правил или ваша соседка по этажу.