Клавдия Партичелла, любовница кардинала - [11]

Дон Беницио разрыдался, как ребенок. И, как ребенок, упал на колени к ногам Клавдии! Прерывая слова рыданиями, давившими горло, клянясь и умоляя, он в страстном отчаянии просил о любви, прощении, милости. Слова неслись безумным, порывистым потоком. Дон Беницио потерял голову, чувствуя, что теряет женщину, которой никогда не имел, которая была для него выше вечного спасения.

— Не толкай меня в пропасть… Не заставляй меня испить чашу мести. Освети лаской мою темную душу… Я воздвигну тебе алтарь в недрах сердца. Ты будешь Мадонной во храме, построенном моей любовью. Я стану рабом твоим. Задуши меня, разорви на части, вели казнить, открой кинжалом мои вены, но будь со мною, отдайся мне, позволь любить тебя и погибнуть с тобой!

Но красноречие дона Беницио не тронуло Клавдию. Горе и отчаяние ослепили прелата, жажда мести внезапно наполнила сердце.

— Ага, ты не слушаешь меня, бесстыдная куртизанка, потаскуха! Ладно, я возьму тебя вот в этом самом замке. А потом отдам на потеху черни, пусть тешатся твоим грешным телом. Я отдам тебя на позор и на посмешище. Тело твое предадут земле без христианского отпевания. Тебя бросят полуживой на поле Бадия, отдадут псам и воронам. И когда наступит последний час, когда ты с мольбой поднимешь к небу глаза, исполненные теперь презрения ко мне, я сам потешусь над тобой, я отравлю тебе последние мгновения перед смертью.

— Уходи! Уходи! Если настоящее огорчает тебя, утешайся мыслью о будущем… Рахиль! Рахиль! — позвала Клавдия.

Преданная служанка появилась в двери. Дон Беницио быстро встал, привел в порядок смявшееся платье и принял прежний, полный достоинства вид. Последним взглядом окинул он Клавдию, опершуюся о спинку кресла. Не простившись, он повернулся и пошел в конюшни.

Нужно было что-то предпринять, чтобы успокоить расходившиеся нервы, дать выход ярости. Схватив хлыст, он в бешенстве принялся стегать коня. От первого удара конь отпрянул, с немым страданием и изумлением глядя на обезумевшего господина. При втором ударе животное прижало уши, оскалило желтые зубы и вытянуло морду, чтобы укусить палача, Хлыст продолжал свистеть в воздухе, кровавыми полосами покрывая конские бока. Остальные кони перестали жевать сено и испуганно захрипели.

Конюх, неподвижно застыв на пороге, озадаченно и молчаливо наблюдал за вышедшим из себя прелатом. Дон Беницио заметил его и устыдился. Выпустив хлыст из руки, он подошел к испуганно дрожавшему коню и, потрепав по шее, сам вывел его под уздцы из конюшни.

Быстрым, сердитым движением он вскочил в седло и оглянулся. В окне виднелся силуэт Клавдии, разговаривающей с Рахилью.

Дон Беницио с мрачной улыбкой послал ей прощальный жест. Красавица не удостоила его ответом.

Она слышала, как подковы коня простучали по каменным плитам двора. Выехав на дорогу, прелат пустился вскачь. Встречные крестьяне испуганно шарахались в сторону. Черный всадник, казалось, бежал из ада, безумной скачкой стараясь обогнать судьбу.

Глава V

Солнце стояло уже высоко. Дон Беницио остановился в деревне, чтобы съесть полуденный завтрак. Привязав коня к железной решетке окна, он вошел в харчевню. Большая комната была пуста. Обычные посетители ушли на работу — в поля и в леса.

У потухшего очага двое ребят пыхтели, возясь в золе. В глубине, за высоким столом, сидела пожилая женщина и шила одеяло из старых цветных лоскутьев.

Дон Беницио опустился на скамью в темном углу, чтобы обдумать в тишине план действий после испытанного только поражения. Вокруг было так тихо, что слышно было, как пролетали мухи. Время от времени по дороге проносился скрип колес и умирал вдали. В харчевню зашли два или три крестьянина и с удивлением уставились на незнакомого гостя.

«Не повидать ли местного священника?» — спросил себя дон Беницио.

Он старался припомнить, кто спасал души в этой деревни. Подобная мысль на время отвлекла его и успокоила.

«О! Безнадежный, старый дурак дон Тобия Привателли, — вспомнил он. — Сам стар, а служанка его похожа на высохшие мощи. Нет, уж лучше останусь здесь».

Он потребовал второй кувшин вина. Целительное зелье вскоре примирило его с самим собой, с Клавдией, со всем миром.

Кровь оживилась и быстрее потекла по жилам, Прелат велел подать третий кувшин. Хозяйка с удивлением подняла брови. Она, вероятно, всю жизнь провела в деревне и не знала духовных привычек. Священники того времени обильно пили и ели, а при случае и поплясывали. Сытые слуги Господа, они включали в свое нравственное учение физические и чувственные удовольствия, поощряли даже оргии, восприняв дурную сторону философии Эпикура. Трентинский совет не заботился о нравах подчиненного духовенства. Разврат, начиная от Ватикана, царил во всем католическом мире, захватывая даже приходы,

Мало кто находил в себе силы противостоять заразе: дни святости и воздержания, делавшие честь одиннадцатому, двенадцатому и тринадцатому векам, давно прошли. Академии вырастали, как грибы, а вместе с Академиями росло лицемерие в вере. Духовное ханжество и преданность мирским наслаждениям заняли место древнего идеала самоуглубления, одиночества и покаяния.

Дон Беницио приказал подать четвертый кувшин. Винные пары приятно туманили мозг. Вещи предстали перед ним в новом, смутном и привлекательном свете. Ему хотелось говорить, действовать. Мрачное настроение исчезло. Он вспомнил, что еще не прикасался к еде.