Клавдий. Нежданный император - [24]

Возможно, Скрибониан искренне верил в реставрацию республики, но оказался дурным психологом, не поняв, что не в интересах армии свергать режим, одной из опор которого является она сама. Когда он отдал приказ выступить в поход, рассказывает Светоний, «они никак не могли ни увенчать своих орлов, ни вырвать из земли и сдвинуть с места свои значки». Орлы и значки были не просто военными эмблемами, они были также священными предметами, которым поклонялись легионеры. Их неподвижность, после представленная как чудо, говорит главным образом об отказе солдат восстать против императорской власти. Несчастному военачальнику оставалось только сбежать и покончить с собой на острове Исса, где он нашел иллюзорное убежище. Его попытка государственного переворота продлилась не больше пяти дней. По словам Диона Кассия, она все же настолько напугала Клавдия, что тот был готов уступить власть. Не следует слишком доверять этому утверждению: уж больно хорошо оно вписывается в образ, составленный древней историографией. Плакса, которого солдаты вытащили из-за занавески, привели к власти и удерживали там, несмотря на его трусость; что-то вроде случайного узурпатора, захваченного событиями, которыми он не в силах управлять. При всем том этот портрет, как и любая карикатура, наверняка обладает определенным сходством. В том, что Клавдий испугался, нет ничего удивительного. Принципат установил гражданский мир повсюду, кроме мирка власти, где широко практиковались политические преступления. Чему тут удивляться, если в этом болоте все боялись друг друга и стремились ужалить первыми? В этом смысле пароль, назначенный Клавдием солдатам, которые должны были арестовать виновных, довольно хорошо передает настроение главных действующих лиц: «Отразить человека, напавшего первым». Это стих из «Одиссеи» Гомера, который заговорщики, а прежде них Аппий Силан, могли бы с тем же успехом сделать своим девизом.

Бунт был подавлен быстро и без всякой жалости. Рабов подозреваемых подвергли пытке, что допускалось законом, но так же поступили и с гражданами, что было совершенно незаконно. Нам неизвестны имена всех заговорщиков и мотивы каждого из них. Скрибониан мечтал об императорском пурпуре, Винициан боялся поплатиться за свое поведение во время кризиса 41 года. Наверное, то же относится к консуларию Помпонию Секунду, которого Суиллий обвинил в оскорблении величия из-за его поступков в тот непростой год. Тем не менее не всем заговорщикам грозила опасность. Некоторых, в том числе Скрибониана, возмущало растущее влияние императорских вольноотпущенников — бывших рабов, соперничавших с двумя главными сословиями на самой вершине. Так что общей политической целью было не столько успокоиться на собственный счет, сколько избавиться от этой клики. Это видно из ответа некоего Галаисоса на вопрос Нарцисса. Этот Галаисос предстал перед сенаторским судом как подозреваемый или свидетель, будучи вольноотпущенником Скрибониана. Нарцисс спросил: «Что бы ты сделал, Галаисос, если бы правил Скрибониан?» — «Я бы стоял позади него и молчал!» — ответил тот. Вот что называется «поставить на место». Должно быть, сенаторы тайно, но с наслаждением пересказывали друг другу ответ аристократского вольноотпущенника императорскому. Мы же можем составить по нему довольно четкое представление об антипатии, которую эти «министры» внушали вельможам.

Среди обвиняемых был еще один консуларий — Цецина Пет, который остался в истории в основном благодаря мужеству его жены Аррии. Приговоренный к смерти, Пет мог избежать конфискации имущества и позора казни, покончив с собой. Увидев, что он дрожит, Аррия, не желавшая пережить своего мужа, подала ему пример. Она первая пронзила себя мечом, а потом передала меч ему со словами, ставшими знаменитыми: «Пет, это не больно!» Осужден был также один претор, оставшийся неизвестным, а это значит, что нити заговора тянулись к самой верхушке государства.

Клавдий очень внимательно следил за судебными разбирательствами, проходившими в курии, и высказывал свое мнение, сидя среди консулов. Он явно старался повлиять на ход обсуждения, и нет никаких сомнений в том, что сенат не противился его пожеланиям. Осужденных, похоже, было довольно много, в основном это были женщины. Большую часть из них казнили в тюрьме, а их тела сволокли на ступени Гемонии. Этот мрачный обычай заключался в том, что трупы казненных крюками волокли на «лестницу стонов» (scalae gemoniae), спускавшуюся по склону Авентинского холма; там над ними совершала надругательство толпа, а потом их бросали в Тибр. В данном случае заговорщиков уподобили таким образом мрачному Сеяну и его сообщникам, которых описывали в воспоминаниях как злейших предателей. Однако репрессии были менее масштабными. Так, детей Сеяна казнили, несмотря на их невиновность, в том числе младшую дочь, которая была еще девочкой. В отличие от Тиберия, не препятствовавшего лицемерному усердию сенаторов, Клавдий сумел его обуздать. Дион Кассий, не симпатизировавший нашему императору, признает это мимоходом, упоминая о том, что детей осужденных не тронули, а некоторые даже получили наследство своих отцов. Сына Скрибониана даже немедленно включили в коллегию братьев-арвалов