Классическая русская литература в свете Христовой правды - [301]

1. Владимир Высоцкий – бард XX-го века. Опыт бесцензурной поэзии. Высоцкий-актёр. Новый статус “народного поэта”.

2. Краткая история и само-свидетельство Высоцкого (“Баллада о детстве”). Лирика Высоцкого: “07” и другие. Литературная “выучка” Высоцкого: Александр Блок, Марина Цветаева. Баллады Высоцкого (“Я несла мою беду…”).

3. Высоцкий и Любимов - “Он не вышел ни званием, ни ростом…”. “Козёл отпущения”. Отношения с верхами. Тайная власть Высоцкого.

4. Заключение.

Вторая половина брежневского времени начинается именно в 1973 году, после высылки Солженицына. И если в первой половине все “органы” сбивались с ног, то во второй половине они остаются как бы в недоумении – нет вождей оппозиции, которые бы пользовались широчайшей поддержкой за границей. Зато произошло нечто неизмеримо худшее для этих властей – пропитана так называемой “антисоветчиной” вся страна и, во всяком случае, так называемая образованщина, то есть, люди интеллектуальной прослойки. Техническая интеллигенция пока еще разложением не затронута.

Идет интенсивное расслоение общества на группы, группочки; “оппозиция по кухням”, как это потом стало называться. Разговоры, поиски – словом, всё то, из чего когда‑то возникла литература (в узком смысле) в конце XVIII-го века – она ведь тоже возникла из тихой оппозиции. Сначала сформировался контингент читателя, а уж потом стали искать, кто бы стал удовлетворять этот контингент; их интеллектуальные запросы.

Как и в конце XVIII-го века, так и в последней четверти XX-го, начинает формироваться (худо-бедно) интеллектуальная элита; и уже быть советским человеком (“совком”) становится неприлично. Это уже становится анекдотичным, и в этом смысле гораздо хуже, чем в конце XVIII-го века, так как там победы оружия как-то стимулировали национальные чувства: Суворов, Ушаков, Кутузов, Румянцев, Потемкин, Орлов и многие-многие другие всё равно оставались народными героями и, в то же время, безгранично преданными Екатерине.

Одно из объяснений затеи с Афганистаном может заключаться в том, что стремились создать хоть какую-то копию века Екатерины, но не удалось создать даже ущербную копию – всё закончилось провалом. Начинается, как у Солженицына, - автобиографическая, чрезмерно разросшееся сцена – “Бодался теленок с дубом”; если взять Солженицынскую параллель с деревом, то дерево внутри продолжает трухлявить и трухлявить, а корень цел и, в конце концов, – внутри труха, а кора цела.

Но то же самое наблюдалось в Петербургский период России, что у такой махины нет даже идеологии, а одни штыки; а штыки можно распропагандировать в одну ночь, как это и было сделано в 1917 году.

Всё это подогревается самиздатами, тамиздатами, но чувствуется, что это не удовлетворяет. Самиздатом пытается выпускать Максимов – “Семь дней творения”, особенно глава (несколько получше) – “Двор посреди неба”. Что‑то такое пытаются выпускать, но с Солженицыным всё это не идёт ни в какое сравнение, да и уже – это обветшалая идеология. Ведь Максимов, настоящее имя которого по паспорту Лев, названный так в честь Льва Троцкого, и у него идет, как бы из сундуков вынутая, идеология 30-х годов. У Солженицына в “Круге первом” носителем такой идеологии является Абрамсон, который вспоминает 30-й год и ссылку с Сатаневичем (фамилия подлинная, историческая).

Во всяком случае, этот процесс неминуемо ищет себе вождя. Вожди из-за границы так же мало устраивали русское общество, как, например, церковная оппозиция не соглашалась принять в качестве зарубежного вождя Антония Храповицкого. Про Солженицына “за бугром” известно было, что – ну, была там у него Гарвардская речь; потом он стал жить в Вермонте и всё стало постепенно затягиваться каким-то сероватым флёром и, в конце концов, где-то там исчезало за дымкой. Когда Солженицын вернулся в 90-х годах обратно по личной инициативе Ельцина, по его прямому распоряжению и по прямой разработке его аппарата (разработан был весь сценарий), то это уже было примерно так, как Герман Лопатин в 17-м году. То есть, это - плюсквамперфект, который показывают по телевизору.

Общество желало вождя; и, как у Булгакова в “Белой гвардии”, – “была бы кутерьма, а люди найдутся”. В стране идет брожение; и внутренняя жизнь запрашивает – даешь вождя! Вождь не замедлил. Он - то, что называется, “оказался”, притом он явился, как говорится, не из-за границы, он именно оказался, точнее сказать, его вынесло на гребне где-то в 1967 году.

Несколько слов о нём. Высоцкий когда-то кончил Щукинское училище и поэтому не был самоучкой в этом отношении. Потом работал в театре Гоголя, только никто его не знал; женился на какой-то актрисе театра Гоголя (имя ее нигде не фигурирует) и у него родились два сына (об этом тоже долго ничего не знали, а узнали на похоронах). То есть, у Высоцкого могла быть семья, но он для семьи никак не годился. Как писал Розанов про Федю Протасова – это “вечный жених”, мужем он не может быть никогда. Высоцкий и был вечный жених.

Но с конца 60-х годов в русской жизни формируется бард XX-го века. Бардом его назвал Любимов на гражданской панихиде. На самом деле он им и был; вот это и был образец бесцензурной поэзии. Высоцкий знал об этом сам. Когда позднее было опубликовано интервью Высоцкого в журнале “Встреча”, то чувствуется очень искренняя интонация в словах: “Разве я не знаю, что я действительно народный, что это моей глоткой орут магнитофоны из каждого раскрытого окна”.