Класс: путеводитель по статусной системе Америки - [33]

Шрифт
Интервал

Классовая выразительность автомобиля не ограничивается его маркой и состоянием, а также вашей манерой вождения. Экспрессией обладают и все предметы, которые на нем или в нем наклеены, прикреплены или выставлены: скажем, на заднем стекле пикапа на рейке могут красоваться три винтовки, ружья или карабина, в компании с наклейкой логотипа Южного методистского университета; а высше-средний класс на том же заднем стекле может заявить: «Я бы предпочел яхту». Трудяги обожают украшать свои машины – тут не только обивка сидений «под леопарда», игральные кости или детские башмачки, мотающиеся на переднем или заднем стекле, но и наклейки на бампер («Каньон Осейбл Чазм», «Южная граница»62, «Бибикни, если любишь Иисуса»), а также, конечно, маленькие пластиковые образки Святого Христофора и проч. на приборной панели. Средний класс тоже любит наклейки на бампер, но содержание их большей частью подразумевает нотки самовосхваления: «Осторожно: торможу перед маленькими животными».


Рис. 10. Автомобиль пролетария, вид сзади


Мне кажется, американцы – единственная нация в мире, склонная маскировать свою статусную тревожность наклейками на заднем стекле, указывающими на их аффилиацию с каким-либо колледжем или университетом. Можно проехать всю Европу и ни разу не увидеть автомобиля с наклейкой «Церковь Христа» или «Université de Paris». В США высшее образование традиционно воспринимается настолько серьезно, что шутить или насмешничать тут считается совершенно неуместным. Трудно вообразить себе артефакт более священный для американца любого социального слоя, чем наклейка с названием колледжа на заднем стекле автомобиля. Американец скорее согласится осквернить флаг, нежели осмелится подшучивать над наклейкой или тем, что она обозначает, – немыслимо прикрепить ее вверх ногами или легкомысленно наискосок или нацарапать иронические вопросики вокруг слова «колледж» или «университет». Я слышал только об одном молодом человеке, который разрезал свою наклейку «Стэнфорд» (Stanford) на буквы и переставил их местами так, что на заднем стекле появился «Аккуратный вонючка» (Snodfart63). Однако исключительная редкость столь возмутительного поступка весьма примечательна. Ни один американец, которому (лично или через члена семьи) довелось, сколь угодно отдаленно, причаститься к Гарварду или Принстону, не станет для смеха наклеивать стикер «Куцтаунский муниципальный колледж». Такие наклейки ставят американцев в этический тупик, и это проблема исключительно национальная: сколько лет после того, как кто-то в семье окончил престижное учебное заведение, уместно похваляться соответствующим стикером? Год? Десять лет? Вечность? Американские семьи были бы благодарны каким-то авторитетным советам по этому вопросу – возможно, сами учебные заведения могли бы сформулировать свою позицию.

Точно так же как вы не станете шутить с университетской наклейкой, не станете вы шутить и с обстановкой комнат, куда допускаются посторонние люди. Особенно в гостиной, пишет Рассел Лайнз, «семья старается произвести наилучшее впечатление, приподнимаясь на цыпочки, а то и подпрыгивая на добрую милю выше головы». Вы моментально, стоит вам только войти, узнаете дом, где живет высше-средний и, как правило, средний класс: спальни и «личное пространство хозяев» отделены от гостиной, которая получает возможность в наиболее выгодном свете представить все лучшее. Явленные в гостиной культурные сигналы стали предметом глубокого исследования, предпринятого социологом Стюартом Чэпином почти полвека назад64. Он пишет: «На отношение друзей и других визитеров, а значит, и на социальный статус можно благотворно повлиять, тщательно подбирая и правильно располагая культурные предметы в гостиной». Чэпин предложил «Шкалу оценки гостиной» для измерения сообщаемых ею классовых сигналов. Шкала строится по принципу добавления или вычитания баллов за тот или иной выставленный на обозрение предмет. Так, если в гостиной у вас стоит будильник, вы теряете 2 балла, а если у вас в гостиной есть «камин с тремя и более предметами сопутствующей утвари», вы получаете 8 баллов. Паркет на полу принесет вам 10 баллов, каждое окно со шторами – по 2 балла, каждая книжная полка с книгами – по 8 баллов. Каждая брошенная на виду газета или журнал добавит по 8 баллов, а швейная машинка, если вы, не подумав, поставили ее в гостиной, лишит вас 2 баллов. Идея шкалы, конечно, достойна восхищения, но у нее есть пара слабых мест. Во-первых, предложенные Чэпином уточнения не всегда достаточны. Скажем, выставленные напоказ журналы: огромную роль играет то, что это за журналы. «Reader’s Digest» или «Family Circle» («Семейный очаг») должны бы мигом спустить вас по социальной шкале, а «Smithsonian» («Вестник Смитсоновского института») или «Art News» («Новости искусства») помогут выровнять положение. А во-вторых, Чэпин не учел весьма распространившуюся позднее в высше-среднем классе практику: выставлять экспонаты в качестве пародии. Все перечисленные им «невыгодные» предметы, включая и швейную машинку, сегодня с большим успехом можно подать в интерьере, оформленном в эстетике кэмпа или пародирующем хай-тек. Я попытался обновить предложенную Чэпином «Шкалу оценки гостиной» с учетом современных практик и сделать ее более надежной для оценки социального класса ваших друзей и соседей. Мою версию вы сможете найти в приложении к этой книге.


Рекомендуем почитать
Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени

Одну из самых ярких метафор формирования современного западного общества предложил классик социологии Норберт Элиас: он писал об «укрощении» дворянства королевским двором – институцией, сформировавшей сложную систему социальной кодификации, включая определенную манеру поведения. Благодаря дрессуре, которой подвергался европейский человек Нового времени, хорошие манеры впоследствии стали восприниматься как нечто естественное. Метафора Элиаса всплывает всякий раз, когда речь заходит о текстах, в которых фиксируются нормативные модели поведения, будь то учебники хороших манер или книги о домоводстве: все они представляют собой попытку укротить обыденную жизнь, унифицировать и систематизировать часто не связанные друг с другом практики.


Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.


Тысячеликая мать. Этюды о матрилинейности и женских образах в мифологии

В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.


Валькирии. Женщины в мире викингов

Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.


Кумар долбящий и созависимость. Трезвение и литература

Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .