Класс коррекции - [18]

— Но почему же «Е» и «Д» классы не ездят на экскурсии?

— Поймите же, Сергей Анатольевич! — прямоугольник улыбки зазмеился в такт словам. — Вне стен школы этих детей просто невозможно удержать вместе. Они разбегаются, ведут себя антиобщественно, пристают к прохожим. В конце концов, мы за них отвечаем и не можем себе позволить… У нас обширная экскурсионная программа для гимназических классов…

— Но это же нерационально! Детей из гимназических классов родители и так сводят в музеи, в театры. А этих просто некому вести! Именно поэтому школа и должна…

— Запомните, во внешкольное время школа никому и ничему не должна! То, что мы делаем, — это наша благая инициатива. Вести куда-то этих детей, за которых вы так хлопочете, значит подрывать авторитет нашей гимназии, рисковать…

— Значит, престиж гимназии для вас важнее, чем развитие, образование детей?

— В вас, любезный Сергей Анатольевич, говорит юношеский максимализм. Когда-то и я была такой же, — Елизавета Петровна глубоко вдохнула и сделалась похожа на лягушку из рекламы, страдающую от вздутия живота. — «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь…», «Пусть сильнее грянет буря!», «Все зависит от меня» и т. д. А теперь… Поймите, престиж гимназии, ее имя создавалось годами, трудами многих достойных людей, и все это вовсе не показуха, как вы, наверное, в пылу раздражения полагаете. Гимназическим, да и обычным классам мы даем сегодня очень приличное среднее образование…

— А что же «дэшки» и «ешки»? Брак, некондиция? Вы знаете, как они сами (сами!) себя называют? Дэшки — «долбанутые», а…

— Избавьте! — завуч махнула полной рукой с неярким, в тон блузке, лаком. — Поверьте, я не меньше вашего хотела бы помочь этим детям. Но, в отличие от вас, на моей стороне опыт, в том числе педагогический, и он говорит: в сложившихся условиях помочь невозможно. Невозможно! И не думайте, что мне легко так говорить. Наоборот: в моей юности было такое, что вам, по счастью, уже не грозит, и знаете, не так уж легко по капле выдавливать из себя буйнопомешанного буревестника… — Елизавета Петровна закручинилась, а прямоугольник рта превратился в овал.

— Не может быть, чтобы не было выхода! — решительно сказал Сергей Анатольевич. — Наверняка есть!

— Какой же? — с любопытством взглянула на него завуч.

— Перемешать классы! Сделать, как раньше. Тогда на каждый класс будет по три-четыре таких ребенка, с ними можно будет работать, ездить на экскурсии…

— Волюнтаризм! презрительно фыркнула Елизавета Петровна. — Вы думаете, наши спонсоры захотят, чтобы в одном классе с их детьми учились Паша Зорин или Вася Метелин? За что, по-вашему, они платят школе не такие уж маленькие деньги? И я, между прочим, не кладу их себе в карман, но вкладываю в развитие школы. Компьютерный класс, мебель, собственная мини-пекарня… Да и зарплата у вас не совсем такая, как у ваших коллег из обычных муниципальных школ… Так что я призываю вас успокоиться, тем более что Дима Димура и Митя Катаев из ваших «Е» и «Д» классов не так уж рвутся посетить филармонию или Русский музей. Поверьте и… извините за прямоту. Лучше сразу…

— Извините и вы меня, Елизавета Петровна, — тихо сказал Сергей Анатольевич. — Но я пока не буду успокаиваться…

— Что ж, воля ваша, — вздохнула завуч. — Дерзайте, но помните, что если они с вами, то вы за них отвечаете. В том числе по уголовному законодательству.

— А если они без меня, без нас, то за них никто не отвечает… — еще тише пробормотал Сергей Анатольевич и вышел. Овсянников совсем сплющился за дверью, но до него никому не было дела.

— Ой, девки, сегодня завуч географу такую пропесочку устроила! Я случайно услышал, — взахлеб рассказывал Игорь Овсянников Ленке с Маринкой и примкнувшей к ним Стеше. Ленка что-то просматривала в учебнике по физике, Маринка жадно слушала, Стеша смотрела за окно, где кружились крупные хлопья первого снега.

— Он, вроде, все хочет нас повести куда-то. Упорный! А она ему: и не думайте, Сергей Анатольевич, они, мы, то есть, — явление антиобщественное и опасное для престижа ее…гимназии.

Маринка хихикнула. Ленка подняла голову и посмотрела на Игоря мутными глазами, в которых плавали обрывки физических формул.

— Слышь, Стешка, — Игорь помахал рукой между Стешиным лицом и оконным стеклом. — Я так думаю, что этот, обнажения с отложениями, через тебя страдает…

— Да ты что?! — ахнула мигом отключившаяся от физики Ленка.

— А то! Не видела, что ли, как он на нее пялится?

— Через меня страдает? — медленно переспросила Стеша и тут же обернулась к Маринке. — Почему снег черный?

Все четверо уставились за окно и увидели, что на фоне светло-серого неба падающие хлопья и вправду кажутся черными.

— Весь мир — дерьмо! Потому, — предположил Игорь Овсянников. Стешины глаза распахнулись еще больше и стали совершенно неправдоподобными.

— Отвяжись от нее, — сказал я. Я решал задачи рядом на подоконнике и слышал весь разговор краем уха.

— А ты, Антон, чего лезешь? — мигом окрысился Игорь. — Тебе какое дело?!

Я ссориться с Игорем не собирался, поэтому ответил мирно:

— Не надо ее тревожить. Ты знаешь, как она это все понимает? Вот и никто не знает. Вдруг хуже станет?