Кларджес [Вечная жизнь, Эликсир жизни] - [86]

Вхождение тысячи семисот шестидесяти двух суррогатов в филу амарантов нарушило установившееся равновесие, сократив ожидаемую продолжительность жизни представителя расплода примерно на четыре месяца; другие филы тоже пострадали, хотя и в меньшей степени.

Немедленным следствием такого перерасчета стало получение палачами новых инструкций, предписывавших им посетить множество граждан, чьи линии жизни приблизились к прежней вертикальной границе терминатора на менее чем четыре месяца.

В некоторых случаях эти граждане ожидали, что в ближайшее время они прорвутся в следующую филу — но перемещение терминатора на четыре месяца назад лишило их этой возможности.

Именно эти люди стали протестовать первыми. Они бешено сопротивлялись — палачей выбрасывали из окон и с балконов. В некоторых районах возбуждение уже достигло опасного предела, когда в новостях появились подробные сообщения о последствиях последней «коррекции».

Реакция не заставила себя ждать. Население Кларджеса наводнило улицы. Никого больше не беспокоил «подъем» — если самый напряженный, самый прилежный труд человека, зарегистрированного в расплоде, был вознагражден только тем, что у него отняли четыре месяца жизни, зачем было прилагать дальнейшие усилия? И почему бы не послать к чертовой матери всю систему «подъема», раз и навсегда?

Многие не примкнули к восстанию просто потому, что они лежали в безнадежной прострации, глядя в потолок, и остались в своих квартирах. Тысячи других отбросили любые соображения, заставлявшие их сдерживаться; слово «ответственность» стало для них пустым звуком. Они кричали, они рыдали в толпе, хлынувшей к площади Эстергази.

Дворик перед Актуарием был плотно набит людьми. Лица выделялись на тусклом фоне дешевой рабочей одежды, как конфетти, плавающие в темной луже. Время от времени кто-нибудь из протестующих забирался на парапет, чтобы обратиться к другим, но его голос едва выделялся на фоне низкого рева тысяч голосов. Лица поворачивались из стороны в сторону, человеческая масса постоянно шевелилась, каждый что-то выкрикивал, чего-то требовал.

Над Актуарием появился аэромобиль, опустившийся на крышу. Из машины вышел и осторожно приблизился к краю здания один человек — амарант Роланда Зигмонта, председатель Общества Амарантов. Он начал говорить, пользуясь рупором-усилителем, и его голос прогремел над двориком и над площадью Эстергази.

Толпа, однако, не прислушивалась к его словам — люди реагировали главным образом на наставительно-строгие интонации его голоса, и напряжение только возросло.

По площади, то приливая вперед, то откатываясь назад, пронеслась волна глухого бормотания: «Это Роланд Зигмонт! Амарант Роланд Зигмонт, председатель Общества!»

Бормотание становилось все громче, превращаясь в непрерывный яростный рев. Амарант Роланда ошибся в выборе трибуны: фигура председателя Общества Амарантов, гордо возвысившаяся над зданием Актуария, в глазах толпы символизировала несправедливое унижение, которому амаранты подвергли нижестоящие филы.

Кто-то из стоявших на площади бешено выкрикнул оскорбление. Над толпой пронесся любопытный звук, напоминавший глубокий вздох. Завопил еще один голос, за ним, с разных концов площади Эстергази — третий и четвертый. К этим голосам прислушивались — они звонко разнеслись по всему пространству между Актуарием и выходящими на площадь улицами. Люди, двигавшиеся по этим улицам, застыли и возбужденно дрожали, приоткрыв рты.

Весь город огласился воплями: Кларджес кричал. Никогда еще, никто на Земле не слышал подобный многомиллионный крик. Опустив плечи, на крыше Актуария стоял ошеломленный амарант Роланда.

Он снова попытался говорить, но его голос потонул в шторме оскорблений и угроз. Он смотрел, как завороженный, на толпу, тянувшую к нему руки со скрюченными, хватающими воздух пальцами.

Толпа дернулась вперед, к Актуарию.

Навстречу, умоляюще поднимая руки, вышли охранники; вслед за ними из отдела связей с общественностью выбежал запыхавшийся Базиль Тинкуп, наивно призывая горожан успокоиться и соблюдать порядок. Толпа накатилась на них и подмяла под себя: так закончилась жизнь Базиля Тинкупа.

Взбешенные горожане ворвались в священные залы Актуария. Размахивая всем, что попадалось под руку, они разбивали пульты управления и давили сапогами деликатные микросхемы. Искрили разряды, дымилась изоляция, компоненты взрывались. Огромный механизм умирал в судорогах, как человек с поврежденным мозгом.

Снаружи, на площади, люди толкались и отпихивали друг друга, торопясь добраться до Актуария и принять участие в погроме. Упавшие погибали без звука, причем лица раздавленных были спокойны, как если бы их освободили наконец от ужасной обязанности свидетельствовать будущее. По их телам ко входу в Актуарий маршировали тысячи других.

Плечом к плечу, с сосредоточенно-серьезными лицами, они прорывались через порталы, рыская глазами по сторонам, страдая от жажды разрушения. Несколько человек выбежали на площадку, перед которой висела Клеть Позора. Они раскачали клеть и сбросили ее вниз — клеть упала на головы беснующихся погромщиков, и ее тут же разломали на куски.