Клан Кеннеди - [277]

.

В отличие почти от всех гостей из стран НАТО Кеннеди вроде бы предоставили возможность встретиться со студентами Московского университета. Правда, собравшиеся «студенты» были своеобразными. Корреспондент телекомпании «Си-би-эс» в Москве М. Фромсон писал, что «зал был заполнен отнюдь не студентами, а идейно закаленными партийными функционерами»^{1312} (впрочем, возможно, из числа студентов, аспирантов и преподавателей).

Небольшое вступительное слово сенатора было посвящено доказательствам того, что критика отсутствия свободы печати в СССР, подавления инакомыслия, часто появляющаяся в печатных органах США, ни в коем случае не является вмешательством во внутренние дела. «Главным принципом развития взаимоотношений между нациями является искренность», — говорил он. Кеннеди напоминал о своих критических суждениях по поводу прав человека в Чили, во Вьетнаме, особенно подчеркнул свое неприятие нарушений прав негров, индейцев, выходцев из стран Азии и Латинской Америки в самих Соединенных Штатах. «Я не верю в молчание» — так завершил он эту часть своего выступления.

А затем последовало самое интересное. Эдвард предложил студентам поиграть в «вопросы—ответы». Они, мол, могут задавать ему любые вопросы, а он будет им задавать вопросы, требующие однозначного ответа путем поднятия руки. Студентам был задан единственный вопрос — что они думают по поводу советских расходов на вооружение: тратит СССР столько, сколько следует, больше, чем надо, или меньше, чем надо. Увидев, что фактически все присутствовавшие проголосовали за ответ «столько, сколько следует» (одна рука была поднята в пользу того, что следует тратить больше), Эдвард понял бессмысленность такой «игры» и попросил студентов задавать вопросы ему. Задан был, однако, единственный вопрос — собирается ли он выдвигать свою кандидатуру на президентский пост. Притворившись, что он не расслышал вопроса из-за плохо работавших микрофонов, Кеннеди свернул беседу (точнее говоря, понял, что организаторы стремятся выдворить его из аудитории как можно скорее)^{1313}.

Поездки в Грузию и Ленинград прошли гладко. Сенатора принимали соответственно грузинский партийный босс Э.А. Шеварднадзе и его северный собрат Г.В. Романов. Единственной накладкой в Ленинграде был фактический отказ Эдварду в организации встречи с «отказницей» Полиной Эпельман, которая многократно подавала заявления с просьбой разрешить ей выезд в Израиль для воссоединения с мужем, но получала неизменные отказы (информация об этом печаталась в западных изданиях). «Гостеприимные хозяева» заявили Кеннеди, что Эпельман не смогли найти, так как у нее был испорчен телефон…^{1314}

По возвращении в США Кеннеди выступил в нескольких городах со своими впечатлениями от поездки. Первую речь он произнес в штате Джорджия, в Атланте, где познакомился с губернатором штата, тогда еще будущим президентом Джимми Картером. В беседе они установили, что их взгляды по основным вопросам внутренней и особенно внешней политики близки. А в речи, с которой Эдвард здесь выступил, он, в частности, сказал: «Исходя из моих разговоров в Москве, я пришел к выводу, что можно уже в этом году достичь действенного соглашения о запрещении всех подземных испытаний ядерного оружия». Он, однако, критиковал советские власти за создание жестких препон для выезда граждан из страны, в частности за препятствия, чинимые иммиграции в Израиль^{1315}.

В сентябре 1978 года Эдвард вновь посетил СССР, проконсультировавшись перед этим с президентом Картером, госсекретарем Сайрусом Венсом и помощником президента по национальной безопасности Збигневом Бжезинским.

Прилетев в Москву, Эдвард почти тотчас отправился в новый полет — в Алма-Ату, на сессию Всемирной организации здравоохранения и Детского фонда ООН. По распоряжению Брежнева ему был предоставлен специальный самолет, а в Алма-Ате роскошные покои на правительственной даче.

По возвращении в Москву сенатор вновь был принят генсеком. К этому времени советские власти были заняты сложными внутренними делами, всё более углублявшимся застоем экономики и нараставшим, но еще не прорвавшимся наружу глухим недовольством ухудшением материального положения населения и правлением старца. В этих условиях власти не проявляли значительной агрессивной активности на внешних рубежах страны. В результате Эдвард остался удовлетворен беседой с высокопоставленным «бровеносцем в потемках» (так в народе иронично называли Брежнева по аналогии с броненосцем «Потемкиным»), хотя по двум вопросам — о непоследовательной, по мнению Брежнева, политике Картера в вопросе сокращения вооружений и о нарушениях прав человека в СССР — выразил несогласие с ним^{1316}.

Незадолго перед этим по предложению сенатора Генри Джексона и члена палаты представителей Чарлза Веника конгресс США принял закон, отказывавший СССР в принципе наибольшего благоприятствования в экономических отношениях в связи с препонами, чинимыми эмиграции из СССР, в основном эмиграции в Израиль, лицам, стремившимся к воссоединению семей или к возвращению на родину предков (закон Джексона—Веника действовал до 2012 года). Эдвард Кеннеди полностью поддержал этот законодательный акт, а перед отъездом в СССР составил список примерно из двадцати лиц, которые в наибольшей степени нуждались в эмиграции.