Клан - [25]

– Лучше прекращайте, – сказал он слабо, переведя взгляд на самую высокую тень, присевшую перед ним. – Собирайтесь, проваливайте из города и никогда не возвращайтесь. У вас есть время, – он с трудом выдохнул. Казалось, с воздухом его покинуло что-то еще. Боль сводила с ума – зуд под самой кожей ноги, чтобы успокоить который пришлось бы прорываться вглубь. Сердце ныло, словно пыталось изо всех сил компенсировать потерю крови. Он почувствовал свой запах – моча и экскременты, функции организма постепенно начали отказывать, сдаваясь прежде него самого. Он чувствовал и их – зловонное дыхание, застарелый пот, пыль и грязь. Не такие запахи он представлял предвестниками своей смерти, но в каком-то смысле, полагал он, и они уместны. Смерть Эбби была ничуть не лучше.

– Рано еще, док, – сказал Седой Папа.

– Что вам еще нужно?

Теперь они были ближе – или, возможно, его подводило зрение, но свет из-за их спин уже проникал через полукруг с трудом, как и воздух. Становилось трудно дышать.

– Мы разыщем эту суку, потом вернемся, – продолжал Папа. – И выставим все так, будто ты сам себя кончил, хотя с раной в ноге нам будет не так уж просто.

Одна из маленьких теней громко проглотила и отвернулась.

– А потом перенесем твою тушку в домишко, устроим поудобнее, может, даже с фотокарточкой твоей женушки. Что ни на есть мирный вид.

Веллман быстро угасал, земля под ним согрелась от его собственной крови, а тело над ней стыло и стыло.

– Че он лыбится? – спросил один из мальчиков.

– Видать, смирился с судьбой.

Закончи последнее дело, сказал себе Веллман, но собственные мысли звучали будто издалека – голос, зовущий из-за холмов. «Последнее… дело», – проговорил он вслух. Только когда резко вдохнул и с трудом разлепил веки, осознал, что глаза закрылись. Перед ним все дрожало, нечеткие фигуры расплывались, словно стояли за развевающимся пластиком. Он стиснул зубы и с усилием поднял пистолет. На удивление – ведь казалось, что рука существует независимо от него, – она подчинилась, хотя пистолет значительно прибавил в весе и размере.

– Вы тока гляньте, – сказал Папа и хмыкнул.

– Лучше отойди, пап.

Голос мужчины помрачнел.

– А ты думай, кому советы даешь, Аарон.

Веллман охнул, когда его пронзила молния бо ли. Сперва он подумал, что его снова полоснули ножом, но, когда боль ослабла, осознал, что это лишь невольная судорога – тело сопротивлялось систематическому отключению компонентов.

Лицо Седого Папы зависло в нескольких сантиметрах от него.

Веллман выпрямил руку и навел пистолет ровно на его правый глаз.

Его горло нашли ножи. Близнецы, подумал он, по бокам от него, их маленькие ручонки задевали подбородок.

– Полегче, ребятки. Не будет он стрелять.

– Но, пап…

– Брысь в машину.

Веллман взвел курок. Лязгающий щелчок показался оглушающе громким. Единственный звук в мире. Мальчики напряглись.

– Не слыхали? Живо, вашу мать, – скомандовал Папа.

Веллман почувствовал заминку, с которой они удалялись, услышал шаги по хрустящему гравию, как открылись и снова закрылись дверцы пикапа. Затем – тишина, одна тень и пистолет.

– Передумал, старичок? – спросил Папа. – Геройской смерти захотел?

Глаза Веллмана слипались, кулисы его вечера закрывались, начиная бесконечную ночь. Он снова рывком вернулся к сознанию и ругнулся себе под нос.

– Ну, вперед, – сказал ему Папа, придвигаясь так, что пистолет уперся ему под глаз. – Жми. Бог простит тебя за то, что ты хотел поступить правильно, когда боль помутила рассудок. А мне не страшно. Даже, скажу тебе, оченно интересно, что ждет там, наверху.

– Отпустите ее. Пожалуйста. Она вам ничего не сделала.

– Она убила моего пацана, вот что она сделала.

– Она просто… Просто… отпустите ее. Она достаточно настрадалась.

– Тебя это касается только потому, что ты влез, куда не просят, старик. Что с ней станется, не твое собачье дело. Незачем было тратить на нее время.

– Ты будешь гореть в аду, – прошептал Веллман, его дыхание с присвистом выходило изо рта. Содрогнувшись, он надавил на пистолет, как только мог, прижимая Папе под глаз. – Ты сгоришь за все, что наделал. И однажды… тебя остановят.

– Да?

– Такие, как ты… – он застонал, когда его прострелила очередная молния боли. – Чудовища, как ты… долго не живут. Кто-нибудь положит тебе конец.

Папа говорил так, будто улыбается, но лицо его было одной сплошной тьмой.

– Но не ты?

– Нет, – Веллман сделал вдох, который, как он боялся, будет последним. Его истерзала боль, каждая мышца сокращалась, было трудно дышать, думать, видеть… – Нет, – повторил он. – Не я.

Из последних сил он мотнул рукой влево и спустил курок. Папа с возгласом отдернулся, прижав руку к уху. Пистолет ударил по ладони доктора, послав шок боли по всей руке, так что он едва его не выронил. Но все же поднял оружие последний раз, сжал дрожащие пальцы и нажал на курок, и еще, даже когда уже ничего не видел, а грохот пуль, покидающих ствол, стал далеким эхом.

* * *

Пикап покачнулся и тяжело опустился на правый бок, фары перекосились, соскользнув с их отца и умирающего доктора, прежде чем замереть под кривым углом. Лобовое стекло треснуло, разбрасывая осколки, а с заднего сиденья охнул Джошуа, когда пуля оторвал кусок правого уха и пробила дырку в заднем окошке, не разбив его, но покрыв паутиной трещин.