Кладоискатель и золото шаманов - [23]

Так закончился пятый от начала поисковых работ день и первый – раскопочный. Следующие два пролетели вообще незаметно, но сегодня утром я почувствовал, что надо сделать перерыв. Раздул огонь и стал варить кофе, наметив посидеть, подумать и принять решение.

Когда гуща поднялась над краем, я снял котелок с костра и дал немного отстояться. Затем размешал прутиком подсохшую шапку, и манящий аромат свежезаваренного кофе облагородил капище. Я наполнил кружку и стал прихлебывать, от наслаждения прижмурив глаза. Замечательно! Даже ядовитый дым костра, обволакивающий меня густыми белыми клубами, не портил удовольствия. От него тоже была польза. Он хоть и заставил прослезиться, зато комаров прогнал начисто. Их назойливый писк вызывал дикое раздражение. Репеллент иссяк сегодня утром, на исходе рабочей недели, и спастись можно было только костром. Черные пятна по краю отвала свидетельствовали о тщетных попытках затопить дымом раскоп – безветренная погода не позволяла добиться желаемого результата. Я стал подумывать о возвращении на базу, чтобы пополнить запасы продовольствия и, если понадобится, сгонять в Новгород за одеколоном «Гвоздика». Купить ДЭТу в окрестных магазинчиках я даже не надеялся. Словом, если бы не комары, ощущение счастья было бы полным.

Закончив кофейничать, я свернул лагерь и вскоре уже выруливал на полноприводном вездеходе между деревьями. За ельником вдоль берега Сосницы тянулись заливные луга, по которым свободно можно было выехать на дорогу. Если иметь два ведущих моста, разумеется.

Большие Ручьи, где размещалась дача Маринкиных родителей, на поверку оказались маленькой деревенькой десятка в два домов. Это было к лучшему: меньше народа – больше кислорода. И действительно, отдых в Больших Ручьях был гораздо приятнее, нежели в Малой Вишере или каком ином крупном населенном пункте.

Маринку я застал в слезах. Причина оказалась донельзя малоприятной: в деревне побывали цыгане. Пока супруга спорила с тремя из них во дворе, из дома исчезли все наличные деньги.

– Давно это случилось? – Сама по себе проблема была несложной, но для ее разрешения требовались исключительно оперативные методы.

– Около часу, – вздохнула Маринка.

Значит, успеваю.

– Скоро буду, – заверил я и бросился к машине.

Табор я обнаружил по дороге к реке. Пеструю стаю было трудно не заметить даже издали. Когда я обогнал их по обочине, подняв тучу пыли, цыгане засуетились, но убежать все равно не смогли – подавляющее большинство составляли дородные матроны лет под пятьдесят. Да, впрочем, черт разберет их возраст, дикари старятся быстро. Было в стаде голов двенадцать: восемь взрослых и четыре молоденьких цыганочки, одна с ребенком за спиной. Я остановил машину и выпрыгнул им навстречу, недружелюбно улыбаясь:

– Хай, ромалэ, фак ю селф!

– Эй, парень, ты чего? – обратилась ко мне пожилая цыганка в платке с совершенно невообразимым узором, бывшая, видимо, старшей в этом таборе. – Какие мы тебе ромалэ? Ромалэ – это мужчины…

– Слышь, ты мне зубы не заговаривай, – перебил я. – Где деньги?

Цыганки разом загалдели. Казалось, одна мысль о том, что их, почтенных женщин, могут заподозрить в воровстве, была для них совершенно невыносимой.

– Брось-ка ты, молодой, какие деньги, я тебя не знаю и в первый раз вижу тебя, – нахально усмехнулась старшая.

Видела она меня действительно впервые, и я понимал абсурдность ситуации, но вдруг понял, что меня уговаривают, и постарался не поддаваться гипнозу. Кстати, цыганка действительно могла не понимать, о каких деньгах идет речь, поскольку обчистили не меня одного. Но, скорее всего, отлично понимала, да еще при этом издевалась, продолжая что-то говорить монотонным гипнотизирующим речитативом. Я стряхнул наваждение и разозлился.

– Ты мне на мозги не капай! – заорал я. – Все ты знаешь!

Гвалт поднялся неимоверный. Старшая же только скалилась. Проявление бурных эмоций было ей не в новинку. Я попытался их переорать, но с дюжиной глоток не справился, вдобавок из толпы на подмогу выскочила смуглая до черноты сорокалетняя дурнушка.

– Что, кровь кипит? – рванула она на себе платье, вываливая вонючие мясистые груди. – На титьки, подержи!

– К зоофилии не склонен! – рыкнул я и отпрянул к машине.

Цыганки захохотали и повалили на меня толпой, зажимая в тиски с такой наглостью, что я испугался.

Кричать было бесполезно. Ораву обезумевших в порыве взаимовыручки бродяг успокоить не представлялось возможным. Их следовало только бить. Я вдруг совершенно ясно представил, чем грозит малейшее промедление, спокойно повернулся к ним спиной, распахнул багажник и выдернул оттуда лопату.

Избиение я начал с ближайших, чтобы не дать себя схватить. Не дай бог, повалят – загрызут. Ткнув низкорослой цыганке торцом черенка в рыло, я полоснул вдоль черепа второй, раскровянив синий платок, и пырнул острием в живот «черной». Толпа рассыпалась. «Черная» согнулась, по-звериному воя, и отшатнулась боком, словно пытаясь убежать. Цыганочки помоложе бросились наутек, вслед за ними припустили четверо пожилых дикарок. Остались я, старшая да трое раненых, причем смуглую я отоварил серьезно – пальцы у нее сделались алыми, и меж ними вовсю текло.