Кладоискатель - [11]

Каганович открыл футляр, достал из него массивное серое кольцо. Похоже, старинное, но рисунок печати совершенно чёткий, не пострадавший от времени, как будто сделанный вчера. Вообще, на вид ничего замечательного, если бы не эта странная чернота, абсолютная непрозрачность, неприступность.

— Я выкупил его в новосибирском Академгородке. Сколько заплатил, не скажу, потому что не поверишь. Оно там хранилось в толстом свинцовом сейфе. И всё равно, говорят, целый корпус ловил от него кайф. Глюки были, как будто обкурились все. У некоторых голова болела. А кое-кто от рака вылечился.

— Сплетни?

— Нет, Володя, не сплетни. Стал бы я такие бабки платить… Солидные документы есть, с подписями лучших учёных. Его пытались просветить. Безуспешно. Анализ по изотопам провели, оказалось, что возраст — пять миллионов лет. Сам понимаешь, тогда с палками-копалками бегали и колец не делали.

— Похоже на алюминий?

— Не совсем. Это сплав алюминия и скандия. Технологически непонятный даже сегодня. На рисунке — химера, чудовище с головой льва, телом козы и хвостом змеи.

— Мне кажется, печать может быть крышкой. Оно должно открываться.

— Молодец, хорошо соображаешь. Это крышка. Но открывать её нельзя.

— Почему? Химера выскочит и укусит?

Каганович совершенно перестал смеяться. Он, видимо, вынашивал какие-то планы, связанные с этим кольцом, рассчитывал, что его можно будет использовать. Но как? Для чего? Что там внутри, такое страшное?

— Внутри калифорний. Ты не физик, не понимаешь, что это значит. Калифорний — редчайший элемент. На земле в естественном виде его практически нет. Чтобы его синтезировать, нужен реактор мощностью, как у Чернобыльской АЭС. Цена грамма — миллионы долларов.

— Радиоактивный металл? Вот в этом колечке? Бред какой-то.

— Дослушай. Если его открыть, нас тут всех зажарит сразу. Сплав не пропускает излучения. Почему — непонятно. Физики в Новосибирске голову ломали. Ничего не придумали. А я решил, что только ты способен с такой вещичкой справиться.

— Можно взять?

— Держи.

Владимир осторожно взял печатку в руки. Покрутил, осмотрел. Попробовал надеть на палец. Кольцо оказалось велико — только на большом пальце сидело крепко. Но ощущений никаких. Интересная штуковина…

— Я оставлю его тебе, — сказал Каганович. — Подумай, посмотри пока что. Только уж не ныряй с ним, пожалуйста. Да и без него лучше тебе не нырять… И ещё кое-что есть для тебя.

Олигарх достал из кейса фотографию и держал её, повернув изображением к себе.

— Я нашёл в России одного человека. Тебе будет интересно.

Владимир не мог увидеть обратной стороны фотографии, но сразу понял, что на ней — Женя, его Женечка, потерянная три года назад.

— Хочешь меня шантажировать её жизнью? Сильный козырь.

— Владимир Иванович! Ты, прости меня, сволочь. Я поднимаю на ноги половину Сибири, бросаю все дела, ищу, — и нахожу! Заметь, только для того, чтобы ты успокоился, чтобы ничего не тянуло за душу. А ты обвиняешь меня в примитивном шантаже!

— Где она?

— Евгения Александровна живет в Красноярске. Если хочешь, я сейчас позвоню, — олигарх достал из кармана брюк мобильник, — и через восемь часов она будет здесь, на яхте. Быстрее не могу, я же не Хоттабыч, а всего лишь Каганович.

— Да, я хочу её видеть.

— Нет проблем. Только реши, как тебе её доставить — с мужем, с ребёнком? Или одну?

— Что? У неё муж? Ребёнок?…

— Да. Смотри. А я, пожалуй, пойду. Если что нужно будет — зови.

Каганович аккуратно положил на стол фотографию и исчез. Владимир опустил глаза и никак не мог заставить себя посмотреть на чужое счастье, которое когда-то принадлежало только ему.

* * *

Женя появилась в его жизни восемь лет назад, после больницы. В больнице ему было плохо, настолько плохо, что не запомнилось ничего. Бред спутался с реальностью, душа расставалась с телом… А когда внезапно выздоровел, тут же ушел домой, не взяв даже больничный. Да он и не был нужен. Тогда Владимир, двадцатипятилетний выпускник университета, работал ночным сторожем в детском саду. Платили копейки, но и не спрашивали ничего.

Это был грустный эпизод в его биографии. Молодой крепкий парень, программист, подцепил клещевой энцефалит, а после него — какое-то хитрое воспаление мозга. Отец его, Иван Владимирович Калинин, на волне перестройки сделал политическую карьеру областного масштаба, стал депутатом, планировал для сына блестящее будущее. И тут эта болезнь… Владимир часто бредил, заговаривался. Тогда они с отцом разъехались. Депутат получил служебную квартиру, все силы бросил на её приватизацию. Сыну, правда, помог: оставил свое жильё, устроил в детский сад сторожем, иногда подкидывал денег. Но — сторонился.

Владимир стал изгоем. Друзья растворились, при случайных встречах старались не замечать. Знакомые девушки разбежались, как от чумы. Он всё больше погружался в себя, ходил по ночам на работу, днём — в магазин, а в остальное время лежал на диване в пустой тёмной квартире и ни о чём не думал.

Так прошло полгода. Была зима, февраль. Серое небо висело низко над городом, Владимир шёл своим обычным маршрутом с работы домой, и глядел под ноги.

— Эй ты, длинный! — окликнули вдруг его.