Кладбищенский цветок - [30]

«Здесь мог бы жить оперный певец, звук гуляет в высоких потолках. По утрам распеваясь, слушал бы собственный голос и пил сырые яйца, разбивая скорлупу о бюст древнегреческого философа Гераклита Эффеского», – снова про себя усмехнулся молодой человек, заметив скульптуру на постаменте при входе в гостиную.

Он никак не мог соединить Эдуарда Семёновича вот с этим домом, с бюстом античного философа, с прелестными пейзажами в золотых рамах. Богословский с компаньонами, тупо брал сырьё из одних рук, продавал втридорога и баснословно обогащался. Заиграев неожиданно для себя осознал, что ничего не знает о своём любовнике: кто его родители, каким он был в юности, какие книги читал?

«Да какая разница, то, что нужно знать, я знаю, а остальное ерундовая сентиментальность! – неожиданно зло подумал мужчина, – он в курсе, за что платит, никто не принуждал к этим отношениям!»

В просторном зале стояли осветительные приборы, сновали люди и негромко переговаривались. Похоже, в фотосессии образовалась пауза. Горничная с услужливым видом завезла тележку с напитками, все оживились и потянулись кто за шампанским, кто за кофе, а кто желал промочить горло крепким виски. Никодим заметил друга, одетого вальяжно и небрежно без галстука и ненужной строгости – в светлую рубашку, лёгкие хлопковые брюки и итальянские туфли ручной работы. Заиграев знал цену этой показной небрежности, игра в парня своего в доску, а туфельки тянули не менее чем на тысячу долларов. Эдуард стоял, засунув руки в карманы, рядом с высокой женщиной и нервно перекатывался с носков на пятки. Любовник знал это состояние и понял, что друг отчего-то нервничает.

«Это, по всей видимости, жена. И, правда, словно высушенная вобла! Зачем каблуки одела, и так выше мужа почти на голову, хочет показать свою элегантность в туфлях из кожи питона, – Заиграев равнодушно рассматривал домочадцев любовника. – Со вкусом совсем плохо, помаду выбрала, словно яркая жилетка железнодорожного рабочего. Сын долговязый под стать матери, сноха невзрачная мышь. Что-то в этой семье неправильное. Додумать не успел, увидел, как любовник направился в его сторону.

– Пойдём, покажу дом, – Богословский увлёк гостя по лестнице на второй этаж. – Ты же не надеешься, что я начну знакомить тебя со своей семьёй? – мужчина шёл, не оглядываясь, словно не хотел, чтобы любовник прочитал его настоящие мысли.

– Послушай Эдик, можешь не волноваться, я прекрасно понимаю, что вот это всё, – парень очертил рукой окружность, – лишь внешняя сторона, показуха, реклама, витрина и не более того, а наши отношения совершенно другого характера. Мы связаны друг с другом сильнее, чем кто-либо в этом доме!

– Как хорошо, что ты это понимаешь! – Богословский незаметно сжал локоть Никодима, а тот спрятал взгляд, чтобы хозяин особняка не прочитал его мысли и перевёл разговор на другую тему. – Тебя что-то тревожит?

– Я думал с интервью, фотографиями разберёмся быстрее, но дело затягивается, потому что нет сестры. И где её черти носят? Закончить бы уже с этим и выпроводить журналистскую свору из дома! – тем временем любовник открывал двери, показывая комнаты для гостей, хозяйские спальни, игровые и кабинеты.

– У вас с женой разные спальни? – Ник не выдержал, реплика вылетела быстрее, чем сообразила голова.

– Я учился в школе, когда ещё изучали роман очень талантливого писателя Николая Чернышевского «Что делать», – вопрос не показался хозяину слишком бестактным, он как ни в чём не бывало, глянул на друга. – В Белоруссии дают хоть поверхностное понятие о русской литературе девятнадцатого века? – Заиграев только пожал плечами, он не понимал, к чему клонит Эдуард, а тот направился вниз в цокольный этаж, где располагались бассейн, сауна и погреба, по ходу продолжая свою мысль. – Не стану пересказывать весь роман, а лишь одну интересную деталь: молодая пара снимает квартиру и всё у них хорошо. Правда, квартирной хозяйке кажутся странными такие отношения, друг друга называют: «миленький», «миленькая», а сами спят в разных комнатах, входят друг к другу только после стука, не показываются неодетыми и так далее. Жене Верочке с большим трудом удаётся объяснить хозяйке, что такими должны быть отношения между супругами, если они не хотят надоесть друг другу. Так и мы с Ириной когда начали отдаляться, то, при переезде в этот дом, решили устроить разные спальни, дабы сохранить остатки отношений, но ничего нельзя было уже спасти, нас растянуло в разные стороны, – Эдик остановился и со значением посмотрел на друга. – Как тебе особняк?

«Да, деньги притупляют вкус, не дом, а какой-то каменный фамильный склеп. Слишком большой для семьи из двух человек, – подумал Никодим, а вслух с чувством ответил. – Прекрасный дом!

Богословский как-то по-мальчишески усмехнулся, мол, знай наших! Мужчины направились назад в гостиную, неожиданно на пути выросла горничная, которая открывала дверь и жарко заговорила:

– Эдуард Семёнович к вам пришла полиция! Я не пустила, сначала решила доложить вам. Они ждут на крыльце.

– Спасибо, иди, я сам разберусь.

Богословский направился к тяжёлым дверям, Никодим шёл следом. На крыльце стоял молодой, высокий, русоволосый мужчина в штатской одежде. Он протянул удостоверение и представился: