Кладбищенская благодать - [34]

После третьего, примерно, стакана мне это удалось. Сознание фиксировало только уютную обстановку Веркиной квартиры, ласкающую слух музыку «Queen», обаятельную трепотню одноглазого Сашки, неуклюже пытающуюся изобразить стриптиз Сонечку, отвалившегося на спинку кресла и забывшегося в алкогольном анабиозе Вячика. Верку фиксировало даже не сознание, а каждая моя нервная клеточка, потому что она буквально растворилась во мне, плотно прижавшись всем телом и не отпуская ни на секунду.

Потом я кое-как дополз до спальни и отъехал в мир грез и сновидений. Во сне ко мне наведался Дракон, весь покрытый зеленой болотной слизью, он долго и старательно пытался что-то мне втолковать, но вместо слов у него изо рта выплывали пульсирующие водяные шары. Дракона вдруг сменил подполковник Свиридов, которого я в глаза не видел, но сразу узнал. Одет он был в черный гестаповский мундир с витым серебряным погоном оберштурмбанфюрера на левом плече и генеральскую мерлушковую папаху. Вместо звездочки на папахе сиял золотистый кладбищенский крест. Свиридов попытался выстрелить прямо мне в глаз из старинного кремневого мушкета, но вдруг рухнул на красную брусчатку мостовой, попираемой высотными зданиями с рубиновыми кремлевскими звездами на крышах. Из-за спины поверженного подполковника возник Сашка в полной боевой выкладке, с пулеметом Калашникова наперевес. Повязки на глазу не было, зато на Сашкиной груди, рядом с орденом Ленина болталась звездочка Героя Советского Союза. Он поливал бесконечными трассирующими очередями кремлевские звезды и они искорками рассыпались при попаданиях, а на их месте из ничего возникали царские двуглавые орлы. Потом все исчезло, что-то теплое приятным покрывалом окутало меня, и я провалился в черную пустоту глубокого крепкого сна.

* * *

Разбудил меня Вячик. Часы показывали девять утра, вся остальная компания пробуждаться не собиралась, но нам предстоял очень нелегкий день. Хотя пора бы нам к борьбе за выживание привыкнуть: легкостью бытия не отличались все последние дни.

Мы тихонько прошли на кухню, где Вячик уже приготовил реанимирующий напиток, смешав водку с каким-то ужасно дорогим итальянским вермутом. Состав оказался удачным, не успели мы выкурить по сигарете, как тревожный шум в голове прекратился, энергия теплым потоком наполнила мышцы, а по груди, так словно Христос босыми ногами прошелся.

Я потребовал добавки, но Вячик решительно сунул мне в руку чашку обжигающего кофе.

— Все, малыш, пока хватит. Сегодня нам трезвые головы нужны. Сейчас прими душ, желательно ледяной, побрей рыло и начинай ворочать мозгами. Тебе из Москвы надо убираться, чем быстрее, тем лучше. Володю КГБ прикроет, он же из-за них претерпел, я, еще не знаю как, но вывернусь, а ты рискуешь оказаться со всех сторон крайним. Пойду, позвоню Валерке, узнаю обстановку, — он одним глотком допил свой кофе и пошлепал в прихожую.

Пока я плескался в ванной, проснулась остальная шайка-лейка. Ко мне забрел Сашка, критически осмотрел себя в зеркало, поохал-повздыхал, проклиная всех женщин вообще и Соньку в частности, и принялся шумно умываться. Девчонки, тем временем, шустрили по квартире, заметая следы ночного разгула.

Появился озабоченный чем-то Вячик и с ходу поволок меня на балкон, подальше от лишних ушей.

— Малыш, мне надо увидеться кое с кем из МУРа. Сейчас пол-десятого, — он глянул на часы, — меня ждут на Петровском бульваре к одиннадцати. Здесь, у Веры, рубашка какая-нибудь свежая есть? Эту надо выбросить. Ты тоже смени гардеробчик, не дай Бог, на огаревских нарвешься. И пистолетик мне отдай, тебе он без надобности, а я попользуюсь.

Свой «ТТ» Вячик зашвырнул в Москва-реку, когда мы на обратном пути проезжали мост в Химках.

Рубашка у Верки нашлась, бывший второй муж хранил в платяном шкафу кое-что из одежды, не моего, правда, размера, но Вячику подошло в самый раз. Он переоделся, аккуратно упаковал старые вещи в полиэтиленовый пакет, решив избавиться от них по пути на Петровку. Со мной вопрос решился очень просто. Сашка, выбравшись, наконец, из ванной, неожиданно заявил:

— Ну, чем заниматься будем? Предлагаю составить мне компанию, хочу по магазинам помотаться. Вчера дома инвентаризацию проводил — шмотье сплошь старое. Пока чеки не просадил, надо прибарахлиться.

Посидев маленько на кухне и окончательно подлечив головы, так и порешили. Вячик отправляется к бывшим коллегам, мы с Сашкой прибарахляться, а дамье готовит обед из продуктов, которые все тот же Сашка накануне припер с Центрального рынка. Перед уходом я зазвал Верку в спальную и протянул ей упаковку пятидесятирублевок, пояснив: — Пусть у тебя побудут, мало ли что. Вот телефон, — я черканул на клочке бумаги минский телефон и имя-отчество матери. — В крайнем случае позвонишь и передашь половину. А остальное себе оставь, поминки по мне устроишь, — пошутил я и тут же пожалел о глупой шутке, такой тревогой полыхнули Веркины глаза.

* * *

Вячик подбросил нас с Сашей до «Сокола», развернулся и погнал на Петровку, а мы зашли во двор огромного, на целый квартал, семиэтажного дома, где жили, насколько я понял, сплошь советские милитаристы. Центр двора занимал ровный прямоугольник гаражей, окрашенных в защитные цвета, да и везде здесь чувствовался строгий армейский порядок. Возле подъездов слонялись солдаты и сержанты срочной службы в хромовых офицерских сапогах и гимнастерках генеральского сукна. Они, как пояснил Сашка, занимались обслугой генштабовского дома, выполняя обязанности шоферов, сантехников, дворников и консьержек. Детские площадки являли собой помесь Дисней-ленда и общевойскового физгородка, усложненного полосой препятствий десантного батальона. Приглядевшись к играющим ребятишкам, я как-то сразу понял, почему Сашка так стремился на Рязанский спецфакультет. Дети играли исключительно в войну, строго блюдя все требования воинских уставов.