Клад - [9]

— Чего кусков? — не понял Алешка. — Мяса?

— Денег, чудак!

— А зачем им куски денег? Целых не дают, что ли?

Видно, с меня стало спадать напряжение, и я начал хохотать. Алешка с готовностью присоединился ко мне, и мы с ним, задрав ноги, полчаса ржали как конь и жеребенок в конюшне. Потом я объяснил:

— Кусок на ихнем жаргоне — это тысяча рублей. Значит, машинки они хотят продать за сколько?

— За пятьсот тысяч! — безошибочно выдал Алешка. Не зря он во дворе таблицу умножения учил. — Да кто им столько даст?

— Так они не одному будут продавать. Знаешь, сколько коллекционеров в Москве! А за остальные вещи они вообще, может, миллионы получат.

— И куда они их денут?

— Спрячут, наверное. Зароют куда-нибудь.

— Зачем? — удивился Алешка такому неразумному помещению капитала. — Купили бы лучше что-нибудь. На такие деньги много можно накупить. Даже небось на мопед хватило бы.

— На тысячи мопедов, — подсчитал я.

— Да, — задумался Алешка, — куда же их денешь столько? А давай за ними проследим и этот клад выкопаем?

— И дальше что? — сурово спросил я.

Алешка сразу сориентировался и резко переменил намеченный было меркантильный курс.

— Как что? В Фонд мира передадим. Чтобы не было войны. Годится?

— Надо в милицию идти.

— Спасибочки, — съязвил Алешка, — ты ходил уже.

— Мы в другое место пойдем. На Петровку. Там знаешь какие…

— Знатоки? А нас туда пустят?

— Нас — не знаю, а тебя наверняка не пустят. Дома посидишь…

— Да?!

— Да.

Алешка нагнул голову и засопел — все, теперь его ничем не возьмешь, уж я-то знаю.

— Ну, пожалуйста, Леша, прошу тебя, — словами мамы начал я.

По силе воздействия эти ласковые мамины слова равны только тем, которыми нас приветствует школьный физкультурник в начале занятий: «Равняйсь! Смирно!» Но и это не помогло — Алешка еще ниже опустил голову и засопел так, что у него заходил живот под майкой, будто там надувалась волейбольная камера.

— Ладно, останешься в резерве главного командования, — пустился я на хитрость.

— Только не дома, — сразу раскусил меня Алешка. — Там буду командовать.

Мы оставили родителям записку, что пошли в библиотеку (положительные эмоции им не помешают), и отправились в МУР. По дороге Алешка поставил еще два условия — ехать в первом вагоне метро и купить ему жвачку. Едва мы вошли в вагон, он тут же набил жвачкой рот и, отыскав в стекле, за которым сидят машинисты, дырочку, прилип к ней, забыв обо всем на свете.

А я не забыл. Я волновался. И не знал, что самое трудное и опасное еще впереди. Почти рядом.

Дежурный на Петровке был совсем другой, чем в отделении. У него были усталые, будто сонные, но очень внимательные глаза. Сразу видно, что человек занимается серьезным делом. Он прервал мой рассказ, заглянул в какие-то бумаги, кому-то позвонил, и мне выписали пропуск и вежливо объяснили, куда идти.

В большом кабинете с селектором в полстола и десятком телефонов меня принял и внимательно выслушал седой полковник. Он говорил со мной на «вы», это мне очень понравилось.

Полковник сделал пометки в блокноте, вызвал к себе каких-то сотрудников, а потом связался с начальником нашего отделения милиции.

— Петр Иванович, здравствуй, дорогой. Соколов говорит. Прими мои соболезнования. — Он неожиданно подмигнул мне. — Как это с чем? В связи с упущенной возможностью получить поощрение по службе. А также и с реальной возможностью получить взыскание. Шучу? Какие шутки в служебное время? Конкретно? Помнишь нераскрытые квартирные кражи антиквариата, мехов, импортной радиотехники и др.? Да, у известных граждан, на твоей и смежной территориях. Так вот, раскрыли их. Как кто? Дети. Почему мои? Дети Шерлока Холмса. — Полковник опять подмигнул мне. — А ведь у тебя, Петр Иванович, был шанс отличиться. Если бы ты лучше с населением работал, особенно с молодежью. Вот теперь благодари своего дежурного. Кто у тебя в среду дежурил? Шляпкин? Оно и видно, что Шляпкин. Где он сейчас? Ну-ка подошли его ко мне, я его повоспитываю немного.

В кабинет стали собираться люди. Полковник представил меня, поблагодарил, сказал, что мы с Алешкой очень помогли правоохранительным органам в раскрытии опасной преступной группы, и попросил подождать в приемной. Выходя, я слышал, как он говорил: «Наблюдение усилить, группу захвата…» — и тут пришлось закрыть за собой дверь. Как всегда, на самом интересном месте.

В приемной я поглазел немного по сторонам, потом выглянул в окно, — может, разгляжу, чем занимается Алешка.

Но Алешку я не увидел — окна выходили во двор. Там были только крыши машин с мигалками и без мигалок. И пробежала за кошкой служебная собака, волоча на поводке проводника в форме. А за ним катилась его фуражка.

И тут кто-то у меня за спиной спросил: «Можно?» — и вошел мой знакомый красивый лейтенант из нашего отделения. Секретарша тут же пропустила его в кабинет, и он пошел туда очень гордый — думал, наверное, что его будут хвалить или дадут ответственное задание. Мне даже его немножко жалко стало. А когда он вышел, то еще больше. Фуражку он держал в руке, усики его опустились, он вздыхал и хмурился.

Почти сразу за ним вышли все, кто был в кабинете, и полковник спросил меня: