Китайские мемуары. 1921—1927 - [131]

А. А. Иванов (Ивин) и М. Г. Андреев, а также молодые, знавшие китайский язык — А. А. Штукин, Г. Б. Эренбург, В. В. Вишнякова, моя давняя приятельница, с которой я познакомился в Пекине в 1922 г. и вновь встретился в Кантоне в 1926 г. В Китае она усовершенствовала свои познания в китайском языке и теперь оказывала мне большую помощь в кабинете китаеведения.

Работая в университете, находясь среди студентов в китайской среде, я временами чувствовал себя так, будто по-прежнему нахожусь в Китае, а не в здании бывшей мужской гимназии на Волхонке, 16, где теперь находился Университет имени Сунь Ятсена (в настоящее время в этом здании разместилось союзное Министерство лесной и деревообрабатывающей промышленности) .

По возвращении в Москву я прежде всего направился в Исполком Коминтерна, где информировал товарищей о своих впечатлениях и размышлениях, о перегруппировке классовых сил в процессе революции, о вероятном переходе Чан Кайши в лагерь контрреволюции. Мне было предложено написать об этом докладную записку. Вскоре после этого на страницах «Правды» (с 20 февраля по 3 апреля 1927 г.) были опубликованы мои очерки и статьи, посвященные вопросу обострения классовой борьбы внутри национально-революционного фронта.

Статьи, по-видимому, произвели определенное впечатление. Мне предложили выступить с докладом на специальном заседании в ИККИ, на котором председательствовал Д. 3. Мануильский. Несколько раз беседовал с О. В. Куусиненом, с которым был знаком еще со времен моей работы в Исполкоме Коминтерна молодежи. У меня вызывало недоумение то обстоятельство, что в Москве не всегда точно знали о том, что происходит в Китае. По-видимому, в информации, которая получалась из Китая, имелись большие пробелы.

Между тем события в Китае разворачивались крайне неблагоприятно. В марте 1927 г. конфликт между Уханем и Наньчаном уже вылился в отрытую форму. Чан Кайши с каждым днем все более и более раскрывал свои карты. Уже в конце февраля он вступил в переговоры с Чжан Цзолинем. Тогда же он послал своих людей для переговоров в Японию. Во время переговоров с англичанами по поводу захваченной народом концессии в Ханькоу Чан Кайши назначил какого-то бывшего пекинского министра советником министра иностранных дел национального правительства. Ухань отказался признать это назначение. Чан Кайши продолжал и дальше заигрывать с бывшими пекинскими министрами и пытался ввести их в состав национального правительства. Это стало известно в Ухане. Левые гоминьдановцы потребовали от Чан Кайши объяснений и заявили протест против его действий. В провинциях Хубэй и Хунань проходили митинги, на которых выносились резолюции, направленные против Чан Кайши. В конце февраля и начале марта Чан Кайши произнес в Наньчане ряд речей, которые были уже прямым вызовом не только национальному правительству в Ухане, но и революции в целом. В этих речах он выступил против левых го-миньдановцев и коммунистов и заявил, что отказывается дать финансовый отчет правительству о расходовании тех сумм, которые получил на нужды военной экспедиции. Правительство требовало от него отчета, так как знало, что Чан Кайши положил себе в карман немало денег, предназначавшихся для армии.

Уханьское правительство все же надеялось, что Чан Кайши на разрыв не пойдет, что он подчинится решениям ЦИК гоминьдана и с ним удастся как-нибудь договориться. Вот почему ЦИК гоминьдана созвал в Ухане экстренную конференцию, на которую были приглашены Чан Кайши и его сторонники. Чан Кайши не приехал, но послал своих представителей. На этой конференции, открывшейся 10 марта, победило левое крыло. Было решено исключить из состава Политбюро ЦИК гоминьдана и правительства двух наиболее махровых реакционных гоминьдановцев, введя вместо них двух коммунистов.

В ответ на речи Чан Кайши, произнесенные в Наньчане, в уханьских газетах печатались выступления левых гоминьдановцев. Народные массы, возмущенные выступлениями Чан Кайши, вышли на улицы с лозунгами «Долой Чан Кайши!», «Долой предателя революции!», «Долой новых милитаристов!». Стотысячные митинги под этими лозунгами проходили в Ухане, Чанша и других городах. Однако Чан Кайши необходимо было выиграть время — он еще не был готов к перевороту. Ему нужно было сперва занять Шанхай, заключить сделку с шанхайской компрадорской буржуазией и иностранным империализмом. Вот почему он ввел в заблуждение Ухань, заявив, что подчиняется решениям конференции, а сам двинулся с армией на Шанхай.

20 марта Шанхай пал — не под ударами военных сил Чан Кайши, а в результате восстания шанхайских рабочих. Армия пришла на два дня позже и сразу же вступила в конфликт с рабочими, которые держали Шанхай в своих руках. Начались стычки чанкайшистской армии с вооруженными рабочими, в результате которых были убитые и раненые.

26 марта Чан Кайши прибыл в Шанхай. По приезде он дал серию интервью, рассчитанных на успокоение империалистических держав. Стремясь заслужить их доверие, он говорил, что не является врагом иностранного капитала. Одновременно он вел переговоры с самой реакционной частью шанхайской буржуазии, обещая ей подавить рабочее движение. Однако, вступив в переговоры с иностранными империалистами и шанхайской компрадорской буржуазией, Чан Кайши все же боялся еще сжигать мосты и открыто рвать с Уханем.