Китайская грамота покойного дедушки - [8]

– Смилуйся, госпожа! – взвыл Пи Ец. – Я не маг, не волшебник. Я не умею исполнять ничьи желания.

– О да, «мастер», ты – жалкий шарлатан! За это ты и будешь получать плюхи и нагоняи от каждого, кто прикоснется к панцирю и прочтет надпись на нем. Твоя грамота пройдет через множество рук за десятки, сотни, а, может быть, и тысячи лет. И все ее хозяева побывают здесь – каждый придет к тебе со своим желанием, – с мрачным удовольствием предсказывала черепаха. – Так будет до тех пор, пока не встретится на твоем пути тот, чье желание тебе удастся исполнить. Прощай же, ничтожный, задумавший тягаться с небожителями!

Раздался еще один удар грома. Дух исчез вместе с волшебным облаком, напоследок окатившим Пи Еца холоднющей водой.

Глава 4

Вообще-то Марго была разумным и сдержанным человеком, но сейчас заметалась – глупо и по-бабьи. Ленку забирать из садика через час, а тут – труп заказчика, панцирь этот раритетный украли. А ведь дома никого, кроме нее, не было.

Черт, черт, черт! В полицию звонить придется без вопросов. Но сначала – Сашке, старшему брату. Ах ты ж, боже мой, Сашка только завтра из командировки вернется. Тогда… ну конечно, Ванечке. Толк от него вряд ли будет, но хоть спокойнее.

Маргоша рванула к столу – за телефоном, сдвинула в сторону распечатку с переводом, машинально перечитала последнюю фразу: «И да стремится она влиться в море вечности».

Над столом из ниоткуда возник сверкающий многогранник, в глубине которого виднелся небольшой домик, перед ним – две невысокие сосны, клумба с цветущими глициниями. Картина росла, надвигалась, приобретала перспективу, объем, потом развернулась в ленту. Лента закружилась вокруг Маргоши, затягивая ее в неведомое.

Комната исчезла.

И появилась снова. Но теперь это была совсем другая комната. Полы и стены темного дерева; низкие шкафчики с резными дверцами; расписные шелковые ширмы; на полочках – изысканные нефритовые статуэтки, шары дьявола, красно-золотые дракончики и потрепанные свитки.

Раздался негромкий хлопок. Маргоша обернулась: ни кристалла, ни странной картины-ленты за спиной. Ни выхода.

– Ах ты ж, грёбаный ты экибастуз, ёжиком тебя через трухлявый пень, да…

Очаровательная переводчица и раньше предпочитала снимать стресс, филологично загнув в десяток этажей, не гнушаясь использованием цензурных предлогов и союзов.

– Госпожа сказать что-то непонятное, – раздался почти мышиный писк из угла.

Маргоша обернулась и увидела сидящего на потертом войлочном коврике плюгавенького, но при этом пузатого, как священная лягушка, китайца в засаленном, когда-то бледно-желтом халате. Бритую голову китайца украшала давно немытая косичка.

До переводчицы внезапно дошло, какая именно ужасающая вонь смешивалась с запахом ароматических палочек.

«Ты когда мылся-то последний раз, вонючка?» – буркнула Маргоша, и уже погромче добавила:

– Прошу прощения, почтенный дагэ, не могли бы вы сообщить мне, где я очутилась?

– В моем доме, сестра, в моем собственном доме.

– Да я уж вижу, что не в моем. Ладно, попробую спросить по-другому. Как я здесь очутилась? И где находится ваш дом?

Внезапно китаец разрыдался и, утирая слезы полой халата, на карачках рванул к Маргоше, уцепился за край ее джинсов и, придерживая (видать, чтобы не убежала) гостью рукой, начал биться головой об пол и невнятно голосить.

Из отчаянных воплей на старокитайском, прерываемых хлюпаниями, сморканиями и завываниями, Маргоше удалось разобрать что-то про проклятие Небесной Черепахи, какой-то пиец и исполнение желаний.

– Почтенный дагэ, так ты маг? Колдун?

«Почтенный» замотал головой, как китайский болванчик, и зарыдал пуще прежнего, но попавшую по полной переводчицу это уже не волновало.

Схватив хозяина дома за плечи и встряхнув пару раз (самой пришлось задержать дыхание), Маргоша плюхнула китайца на коврик и строго проговорила:

– Значит, так, уважаемый. У меня в квартире труп. Хорошего человека и заказчика. Поэтому ты сей секунд творишь свои заклинания и колдовства, и возвращаешь его к жизни.

Китаец снова залопотал что-то про «не умею», «не могу», «да это все Черепаха, зачем я только съел ее на ужин», но тут Маргоша нашла неотразимый аргумент: сняла со стены боевой топорик и недвусмысленно помахала им перед носом почтенного дагэ.

Не в силах устоять перед обаянием топорика и гостьи, китаец тяжело вздохнул и, зачем-то накрывшись войлочным ковриком, направился к алтарю, на котором возжег розовые свечи и ароматические палочки. По комнате поплыл аромат сандала, смешиваясь с запахом немытого тела.

У Маргоши перехватило дыхание. Она бросилась к ближайшему окну и распахнула его. Дышать стало легче, главное, как поняла переводчица, – не отходить от окна.

Китаец тем временем написал что-то на хлопчатой бумаге, завернул в нее сладкий колобок и, пав ниц перед алтарем, начал о чем-то умолять Небесную Черепаху.

Как ни странно, Черепаха не замедлила явиться. Она торжественно вплыла на сияющем облаке через окно, чуть не задев совершенно обалдевшую Маргошу, и сурово сообщила китайцу, что проклятие будет снято с его безмозглой головушки после того, как он – «ничтожный пи…ец» – отправится в мир прекрасной гостьи и поможет ей воскресить умершего.