Китайская цивилизация - [67]

Сын Неба Яо, государь, «выглядевший словно Солнце», был обязан несколько стрел пустить в Солнце. Так он сумел укротить своего небесного двойника. И сразу же, как только он покорял символ Солнца, ему давалось и право царствовать. Стрельба из лука представляет начальную церемонию, где можно раскрыть всю силу своей добродетели. Но если вождь недостоин своего звания, испытание оборачивается против него. Пущенные в небо стрелы, отражаясь, молниями поражают неспособного колдуна. Стрелок погибает испепеленным, ибо, не обладая требуемыми качествами, дерзнул пробудить и пленить энергии Огня. Так произошло с царем без добродетели Уи. Уи стрелял в Солнце или, точнее, в заполненный кровью бурдюк, принимаемый им за Солнце. Изготовленный из бычьей шкуры, он выглядел словно сова. Царь выстрелил после того, как выиграл в шахматы так называемый «совиный удар», позволяющий еще раз попытать счастья. Уи принадлежал к семейству Инь, эмблемой которого была сова, носившая к тому же название бурдюк. Но, переродившись, он больше не обладал той добродетелью, которая делает человека достойным своего герба и позволяет оставаться господином своего мифического двойника. Совершенно иначе все обстояло у Хуанди. Желтый государь Хуанди был в состоянии завладеть Желтыми птицами, совами. Истинный государь может в них стрелять исключительно извилистыми, змееподобными стрелами. Словно молнии, эти стрелы несут пламя. Питавшийся совами Хуанди умел прекрасно отождествлять себя со своей эмблемой. А благодаря освящению в нем собралась вся энергия небесного огня. И во время бешеной бури, апофеоза, он смог вознестись на небо.

Хуанди был молнией. Под кличкой Дихун он также отождествлялся с небесным Бурдюком. Бурдюк Дихун еще и птица, а также кожаный мешок и барабан. Одновременно существует и сова, которую называют ночной барабан; она представляет собой кожаный мешок, от которого отскакивают молнии и стрелы. И наконец, существует барабан, являющийся в то же время совой. Весь красный, с остановившимися глазами, он, едва начиная дышать, порождает ветер: это кузница с ее горном. Столь же красный, словно плавящаяся руда, находящийся на самой вершине богатой медью Небесной горы Небесный бурдюк имеет имя – Хаос (Хуньдунь). Хаос умирает, когда его семь раз пронзают молнии. Но эта смерть всего лишь второе рождение. Это инициация. Ведь, действительно, и на лице каждого человека имеется семь отверстий. Но только честный человек – подразумевается хорошо рожденный – имеет семь отверстий в сердце. Пытаясь персонифицировать Бурдюк-Хаос (Хуньдунь), его изображали бестолковым путаником. У него совершенно не было отверстий: не имелось «ни лица, ни глаз», иначе говоря, ему недоставало лица, достоинства. В мифологической драме, где он выступает, его видно в конце обновленного пыткой. В качестве Небесного бурдюка он принимает участие в танце, и его показывают, между прочим, устраивающим пир. Он задает его для Молний, и если они и пронзают его семь раз, то не со зла и не для того, чтобы убить: просто они его благодарят за гостеприимный прием.

По-видимому, в теме стрельбы в Небо и в мифе об обработанном молниями Бурдюке сохраняется воспоминание об инициационных обрядах и испытаниях, в ходе которых, опасно обращаясь с огнем, приобретали мастерство в братстве кузнецов. Тем же самым испытаниям подвергался царь, Сын Неба. Он обязан уметь обустроить и сформировать мироздание наподобие демиурга. Прежде всего он должен в подходящие моменты восстанавливать во всей их славе небесные Огни и одновременно овладевать их добродетелями.

Вместе с тем стрельба в представленное бурдюком Небо, во всяком случае, как она описана в легенде о самом зловещем из погубленных царей, Чжоусине, похоже, связана с зимним обрядом. Его называют Выпивкой долгой ночи. Молнии пронзают семь отверстий Бурдюка-Хаоса. Прославленный тем, что вспорол тело своего дяди Биганя для того, чтобы проверить, имеет ли сердце мудреца семь отверстий, царь Чжоусинь выстрелил в наполненный кровью бурдюк. Готовясь к стрельбе, он убивал людей и домашних животных «шести пород». Первые шесть дней года были посвящены шести домашним животным. Седьмой – человеку. Рассказывают, что Чжоусинь продолжал пить семь дней и семь ночей. Один автор сообщает, что Чжоусинь растянул на сто двадцать дней праздник Выпивки долгой ночи, но это было, по его словам, преувеличением. Допустим, что молва десятикратно раздула деяние. Последние двенадцать дней года образовывали религиозный отрезок времени, и даже еще в классические времена год завершался Танцем двенадцати животных. Тянулась ли зимняя выпивка семь или двенадцать дней, в любом случае ясно, что занимала она промежуточный отрезок времени между двумя годами. У китайцев религиозный год насчитывает триста шестьдесят дней и двенадцать лунных месяцев. Если первоначально в лунных месяцах было по двадцать девять дней, то в конце года оставалось двенадцать дней, которые посвящали Двенадцати животным. Если же лунные месяцы, чередуясь, были длинными – по тридцать дней и короткими – по двадцать девять дней, то в конце оставалось шесть дней, необходимых для совершенства года. Их можно было посвятить шести домашним животным. Год открывал седьмой день, день человека. Он должен был быть днем высшего жертвоприношения. И действительно, слава каннибальских пиров Чжоу-синя сохранилась надолго. Кстати, представляющий Небо бурдюк был определенно наполнен кровью человека, который перед стрельбой из лука играл с царем в шахматы, ведя партию за Небо.