Китайская цивилизация - [3]

, могучим и активным объединением, не считая себя при этом обязанными окружать государство и идею государства тем престижем и тем авторитетом, в которых жители Запада охотно видят необходимое основание всякой национальной жизни.

Подобно тому как попытка создания политической истории Китая может быть предпринята только при отказе от привлечения западной идеи государства, в равной мере для того, чтобы подойти к истории общества, которая составит вторую часть нашей работы, необходимо избавиться от идеи права, навязанной нашему уму слепым восхищением римским миром. В древнем китайском мире общественные перемены не выражаются в принятии сменяющих одна другую систем законов и уставов. Они проявляются в смене нравственных позиций. Ими сопровождаются колебания, происходящие вообще в жизни общества в зависимости от того, господствует ли в нем крестьянская деятельность и жизнь деревень, или же деятельность феодалов, осевших по местечкам, со временем вырастающим в крошечные столицы, или же богатых торговцев, вокруг которых вырастают крупные города. Документы не предоставляют каких-либо опорных точек в отношении существенных фактов, связанных с перемещением центров общественной жизни. Не известно ничего определенного об основании городков и господских поселений, повлекших за собой вытеснение крестьянских идеалов размеренного и ритмического равновесия моралью, основывавшейся на представлении о престиже: приемлемая для жизни в военном лагере, она преобразилась под влиянием жизни при дворе в культ умения себя держать и этикета. Ничего точного не известно о развитии промышленности, богатства, роскоши или о расширении городских центров; лишь посредством косвенных показателей можно догадываться об остром кризисе, который был порожден этим процессом: он привел к одобрению в качестве начал социальной дисциплины формализма и декорума, выдержанного в духе традиционализма и архаизирующего символизма. Есть только одно средство для изучения этого общества – попытаться прибегнуть к некоему стратиграфическому его воссозданию. Вот почему я обращался к изучению не определенных и сгруппированных на западный манер учреждений – религии, права, жилища, но различных общественных кругов. Никогда не ставя перед собой задачи охватить все, я ограничился изображением отобранных характерных норм поведения.

Все сказанное в этом сочинении вытекает из непосредственного анализа документов. В меру возможного я также устранил из моих заметок все ссылки, которые могли быть использованы исключительно специалистами. В первый и последний раз предупреждаю, что в данном труде содержатся мои собственные взгляды, к которым я пришел, следуя своим принципам исследования. Мне пришлось немало поработать, чтобы избежать категорических утверждений, немало потрудиться ради того, чтобы в тех случаях, когда я считал это возможным, прийти к точным формулировкам. Еще сложнее было устранить хитроумные гипотезы и обманчивые притязания на точность. Учитывая состояние документов и исследований, было бы тщетно скрывать, насколько выводы, которые можно сделать, субъективны, неполны и поверхностны, и еще более тщетно было бы в этом извиняться. Достаточно высказать надежду, что взятые по той цене, которую они действительно стоят, эти заключения дадут читателю возможность почувствовать, сколь необходимо углубленное изучение китайских реалий. Оно позволило бы сопоставить с оценками и опытом очень большого народа классификации и суждения, к которым мы наиболее привычны.

Часть первая Политическая история

Книга I Традиционалистская история

Глава первая Пять государей

Традиции относят начало истории к временам Пяти государей (У ди), которым иной раз предшествуют Трое властелинов (Сань хуан).

Трое первых из Пяти государей, Хуанди, Чжуаньсюй, Гаосинь, представлены в сочинениях, связанных с конфуцианской традицией, но характер представлений о них скорее философский, чем исторический. «Шу цзин», или «Книга преданий», упоминает только двух последних, Яо и Шуня. Написавший в конце II в. до н. э. первую крупную компиляцию всеобщей истории Сыма Цянь взял темой первой главы своих «Исторических записок» Пять государей. Он начинал китайскую историю с Хуанди, которого в эпоху Хань считали великим покровителем даосских сект. Хотя в результате на самого Сыма Цяня пало обвинение в отходе от ортодоксии, в позднейшие времена в исторических компиляциях не переставали описывать царствования Пяти государей. Восходящая по меньшей мере ко вторым Хань иконографическая традиция упоминает как предшественников Пяти государей Трех властелинов – Фуси, Нюйва и Шэньнуна или же, поскольку Фуси и Нюйва образуют чету, еще Чжужуна и Шэньнуна. Властелины, как и трое первых государей, упоминаются в древних текстах как ортодоксальной, так и неортодоксальной традиции.

Китайские эрудиты, предваряя историю царских династий рассказом о Трех властелинах и Пяти государях, стремились набросать картину счастливых времен, когда под человеческими чертами выступала совершенная добродетель. При этом в фигурах героев ранних эпох сохраняется множество мифологических черт. Правда, у первых героев «Книги преданий», Яо и Шуня, эти признаки почти полностью стерты. Тем не менее и они оба оказываются вовлечены в драматическую историю Великих наводнений, в которой главенствующая роль принадлежит основателю первой царской династии Юю Великому. В некоторых рассказах на первый план выходят другие властелины (Нюйва, Чжужун) или другие герои. Тема наводнений связана с мифом об обустройстве мироздания, а некоторыми своими сторонами, похоже, с земледельческими обрядами отчетливо выраженного шаманистского характера: воды заставляют вырваться на поверхность с помощью рисунков на земле, которыми намечают и русло возникающих рек. Однако же развитие этого важного сюжета превращается в «Книге преданий» в чисто технический спор: следует ли предпочесть строительство дамб прокладке каналов? Таким же образом, когда там говорится о Яо, который «выглядит словно Солнце», само собой разумеется, что это выражение не более чем метафора: от старого мифа, где Яо предстает укротителем солнц или же Солнцем, историками не сохранено ничего. Если же у включенных в «Книгу преданий» героев мифологические приметы более часты или менее размыты, то это обычно случается как бы на обочине истории. Например, Сыма Цянь остерегается рассказывать, что Хуанди установил свою власть, заставив спуститься с Неба собственную дочь Засуху, которая продолжала оставаться богиней. В равной степени историки воздерживаются от упоминания, что последний из Властелинов, Шэньнун, обладал бычьей головой, а Фуси и Нюйва образовывали соединенную хвостом чету. Историческая традиция в принципе хочет иметь дело только с людьми.