Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз - [13]

Глобальный символизм присутствовал во всех аспектах мироосмысления китайцев, весь мир оказывался увязан в одно великое тело, все получало единый ритм со всем. Фэншуй было лишь одним из обозначений этой сакральной взаимосвязи.

Юг ассоциировался с летом и жизнью, север — с зимой и смертью, восток — с весной и гармонией (дэ), запад — с осенью и покоем (цин). Полная гармония наступает лишь в центре, поэтому древнее ритуальное уложение «Записи о ритуале» советует: «Установи гармонию в центре, и тогда Небо и Земля займут подобающее им место, и мириады вещей и явлений будут в достатке».

Несмотря на столь строгую, казалось бы, взаимосвязь между сторонами света, сезонами и явлениями, все это нельзя осмыслять в понятиях формальной логической взаимосвязи: здесь все — не более чем символы стихий и духовных сил, который в обыденной реальности могут быть никак не связаны, например, со сторонами света. Достаточно привести хотя бы такой пример. Центральный вход в любую кумирню, храм предков или даосский монастырь обычно считается направленным на юг. Во многом это связано со священным значением юга, поскольку в древности правители, а затем и китайские императоры сидели лицом на юг. Однако в действительности ориентация входа в храм чаще всего не совпадает с реальным «южным» вектором — символически предполагается, что он смотрит на юг. Точно так же большинство ритуальных танцев и комплексов в боевых искусствах ушу (таолу) должны начинаться и заканчиваться лицом на юг, это предписывается и устной традицией, а сегодня это можно обнаружить и в письменных пособиях, однако в реальной жизни мне не приходилось видеть, чтобы кто-то стремился обнаружить «правильную ориентацию» перед выполнением, например, таолу.

Юг в системе фэншуй выступает не столько как сторона света, сколько как знак того направления, где сосредотачиваются позитивные духовные силы, и имеет своей подоплекой внутреннюю диспозицию инь-ян. Лето, с которым ассоциируется юг, представляет собой абсолютное господство стихии ян и могучей мужской силы. Соответственно, зима ассоциируется с севером и женским началом.

Здесь видимое, как и многое в символической культуре Китае, не является окончательной реальностью. На поверхности «южная» символика выступает как символика явленная, видимая — не случайно она ассоциируется с «проявленным» началом ян. Человек, знакомый с магической культурой, подразумевает ускользающее главенство того, что не видно и не дано в явленном мире, то есть начала инь.

Магическая система мироосмысления китайцев базируется на системе абсолютного подобия и созвучия земных и небесных начал — все, что существует на Небе, имеет свой аналог на земле, и все, что мы обнаруживаем в видимом мире, является эхом событий мира мистического. Эта идея созвучия всего со всем присутствует практически во всех ранних верованиях по всему миру, ее следы обнаруживаются даже в современном христианстве и в полной мере проявляются в египетских и месопотамских верованиях. Особенность же китайских учений состоит как раз в том, что эта система бесконечных подобий не только до сих пор сохранилась в сознании китайцев даже на обыденном уровне, но и присутствует в эстетических концепциях. Например, знаменитая китайская миниатюризация жизни — карликовые сады на блюде или сады «величиной с горчичное зерно» — есть не более чем попытка обнаружить бесконечно большое в бесконечном малом, уловить нечто крайне интимное и семейно-личное в огромном пространстве Космоса.

На этом же подобии и строятся все «конструктивы» китайской философской мысли: магическая нумерология, даосские параллели природы и человека, сочетание отвлеченных начал инь-ян и конкретного жития человека.

Илл.5Фуси, полумифический создатель схемы лошу, а также письменности, научивший китайцев приготовлению пищи и многим другим вещам. Рисунок XI–XII вв.

Илл.6Схема восьми триграмм (богуа)

Проследим, как на первый взгляд абстрактные и отвлеченные начала оказываются воплощенными в конкретном существовании человека, как священное оказывается воплощенным во вполне мирском и обыденном.

Очевидно, что ранняя мистическая мысль Китая рассматривала присутствие неких трех творящих, но при этом безличностных начал, которые, в свою очередь, представляют некое «развертывание» Дао во внешнем мире. Мистический трактат «Дао дэ цзин» (VII–V вв.) говорит по этому поводу: «Дао порождает одно. Одно порождает два. Два порождает три. Три порождает мириады существ. Мириады существ несут в себе инь и объемлют ян, а пустотное ци приводит их в гармонию» (§ 42).

Здесь фигурируют три базовых элемента: пустотная энергия ци, инь и ян. Фраза эта — очень загадочная и очевидно архаичная — породила немало комментариев. Обычно комментаторы понимают ее следующим образом: Дао порождает ци. Ци разделяется на темное (инъ-ци) и светлое (ян-ци), а это, в свою очередь, порождает три начала: Небо, Землю и человека.

В такой трактовке существует определенное противоречие: дело в том, что понятие ци как энергетической субстанции, напитывающей и человека, и весь окружающий мир, родилось значительно позже, чем появилась эта формула из «Дао дэ цзина». В самом же трактате ци рассматривается как дыхание или как воздух и, очевидно, не имеет никакого более широкого значения. Аналогичным образом инь и ян в момент создания трактата не несли той смысловой нагрузки двух противоположных и взаимодополняющих начал, которую они обрели значительно позже. А это значит, что речь идет все же не о ци, инь и ян, а о каких-то других началах. В качестве предположения можно высказать мысль о том, что Дао порождает высшего духа предков гиан-ди или ди, а тот, в свою очередь, — Небо и Землю. Это, в частности, подтверждает и фраза о том, что Дао «является предком всех образов и духа-дм» (§ 4).