Китай у русских писателей - [41]

Итак, мы внутри китайского города, да еще и столичного! Видеть обыкновенные китайские города нетрудно: в них приезжает и киргиз с границ Омской линии; наши кяхтинские купцы живут всего в двух шагах от китайского города; русские, плывущие по Амуру, также заезжают в китайский город Сахалянулу; европейцы давно уже познакомились с приморскими городами. Но побывать в столице Китая до последнего победоносного туда вшествия союзных войск составляло прежде предмет зависти. Как досадовали еще недавно европейцы на то, что мы, русские, одни бываем в Пекине! Действительно, один из наших знаменитых путешественников, Тимковский, так начинает свое занимательное описание: «Судьба даровала мне редкое счастие – я был в Пекине». А тот из русских, который проводил, бывало, жизнь в этом городе по десяти лет, не видя ни одного нового лица ни из европейцев, ни из своих соотечественников, сколько раз приводилось ему в отчаянии произносить проклятия на это редкое счастие!.. Для русских, конечно, главное зло состояло в том, что они были одни, ничто не подстрекало их к деятельности, ничто не поддерживало в проявлявшихся подчас стремлениях, ничто не утешало в обманутых надеждах или в холодности всего окружающего… Нет сомнения, что наше пребывание в Пекине имело немалое влияние на стремление к нему европейцев, но можно сказать утвердительно, что они ошибались в своей зависти…

Однако ужели вы поспешите на пекинские улицы, не останавливаясь более пред этими стенами, которые остались позади вас? Нет, не спешите так скоро к живым людям! вы едва ли их поймете так хорошо и верно без тех неодушевленных памятников, которые они же соорудили; вглядитесь пристальнее, и вы убедитесь, что в них вылилась вся душа китайского мира, а люди сами ходят уже как бездушные машины. Во всех странах люди стараются чем-нибудь прославить свое существование, и, конечно, то, чем они старались это выразить, составляло их главную заботу, занимало их и в жизни. Так, египтяне заранее приготовляли себе смерть, сооружая эти великолепные надгробные монументы, которые мы называем пирамидами; так, древние греки оставили нам свои статуи в память того, что они жили для жизни; так, Средние века и вообще западный мир оставил для потомства огромные храмы, одни в память своего благочестия, другие – в память фанатика или изуверства (например, магометане), а у китайцев какие памятники станете вы отыскивать? Они живут не для настоящего и не для будущего; все их умственные силы направлены к прошедшему, все их предания увеличивают в них только страх и робость в настоящем. Все, что остается у них от древности, так это только могильные монументы; ни дворцы, ни храмы не проживают здесь тысячелетий благодаря климату и характеру архитектуры. Но между тем по горам вьется двухтысячелетний памятник, готовый поспорить и бесполезностью, и гигантской работой с египетскими пирамидами – это Великая стена. Однако ж что значит еще эта стена, которая известна всякому школьнику на Западе, в сравнении со сложностью всех стен, которыми обведены все китайские города и значительные предместья? Вот на что потрачены все усилия исторической жизни Китая! На Западе не имеют понятия о том, что город надобно обносить стенами; там крепость в две версты в поперечнике уже считается значительною. Китайцы спешили обносить стенами не только свои жилища, но, по возможности, и самые пашни! В Китае только мы убеждаемся, что не вымышлены сказания древних о толщине стен Экбатаны и об обширности Вавилона, жители которого только на третий день узнали, что их город взят неприятелем; но в Китае не один Пекин может похвалиться обширностью своих стен; есть города не только провинциальные, но и департаментские, которые состязаются с ним пространством. Но вот проект, существовавший в голове прошлой династии: стена двадцати верст в длину, вышиной в 5, а шириной в 8 сажен, не считая выдающихся бастионов и зубцов с внешней стороны, тогдашнему правительству показалась недостаточной, и оно хотело обнести все предместья, о которых мы упоминали выше. Таким образом, внешняя стена обнимала бы пространство не менее 80 верст, однако ж, этот план не осуществился вследствие слабости династии; успели оградить только одно южное предместье, которое раскинулось вокруг на 14 верст! Нужно ли говорить, что все эти усилия имели одну цель – защиту от неприятеля и, пожалуй, еще от разбойников и бунтовщиков? Для нас понятно, почему слабое государство строит крепости на границах сильного. Но кто мог дерзнуть подумать о состязании с государством, во все века превышавшим все другие государства и народонаселением, и богатством произведений? А между тем во все века Китай то и дело трепетал пред горстью отважных номадов или отчаянных разбойников; при первом приближении неприятеля народ, рассеянный по деревням, спешил укрыться со всем имуществом в стенах того города, к которому был приписан; но если неприятель был хоть сколько-нибудь значителен, то к чему помогали все эти укрепления? Разве в первый раз китайские города и столицы покоряются горстью неприятеля? Для европейцев нечего было и задумываться об удаче. Еще, если б не было стен, так, пожалуй, могла бы быть какая-нибудь опасность в многолюдной столице, но китайские стены именно построены для того, чтоб немногочисленное неприятельское войско могло держать в руках многолюдные города; как скоро неприятель занял только один шаг на городских стенах, то все жители – в его руках, как рыба в садке или неводе. Такой большой город, каков Пекин, имеет всего девять ворот, следовательно, неприятель, расположившись на городских стенах, ширина которых позволяет даже движению артиллерии, не выпустит из рук ни одного жителя; не прибегая ни к каким усилиям, он может переморить жителей голодом, если не позволит приносить съестных припасов, может брать какие угодно контрибуции. Пример Кантона уже показал европейцам, как для них выгодно существование стен; в Пекине повторилась уже старая история!