Китай. Искусство есть палочками - [26]

Проводник смело вытащил зажигалку. Зрители ахнули. Еще бы, такой волнительный момент! Выживет ли носок? Щелк! Проводник с гордым видом провел зажигалкой по всей длине носка. Мы затаили дыхание. И… ничего не случилось! Несмотря на опасность, носок остался целехонек! Фантастика! Скорее всего, это специальный носок для того, чтобы гулять по тлеющим углям или чтобы выбегать из горящего дома. Как мы могли всю свою сознательную жизнь существовать без этого чудесного изобретения?!

Проводник радовался как дитя тому, насколько удачно прошло представление. На вид парню было около двадцати пяти, а его круглое лощеное лицо без всякой растительности напоминало дорогой фарфоровый чайник. Он горделиво выпрямился.

— А теперь, — скорее всего, сказал он, поскольку я не понимала точного значения слов, — я докажу, что этому носку все нипочем.

Проводник попросил одного из пассажиров подержать чудо-носок, пока он будет яростно колотить по нему проволочной щеткой для волос с весьма острыми зубьями. Старик с удовольствием присоединился к представлению. Он натянул носок, что есть силы, а проводник размахнулся мускулистой рукой и начал выбивать душу из несчастного носка, однако тот снова не поддался! В конце концов, еще один зритель вызвался поучаствовать в перетягивании носка, но и из этого испытания носок вышел с честью.

Если честно, мне показалось странным, что проводник торгует чем-то, совершенно не связанным с железной дорогой. Я так и не поняла, входит ли торговля носками в его должностные обязанности, или он просто коротает таким образом время, развивая заодно актерский талант. Вы зря смеетесь. Политика китайских компаний не поддается логике. Сегодня утром, к примеру, я из окна такси наблюдала, как весь персонал одного из ресторанов вышел на утреннюю пробежку. В воскресенье в девять сорок пять утра они бежали дружной толпой, как армейский взвод на учениях. Впереди, громко выкрикивая приказы, неслась девица, встречающая гостей на входе, в красном парчовом платье до пола, а позади организованными рядами пыхтели повара и посудомойки в белых брюках и передниках.

На сегодня я запланировала путешествие в Лоян. Поскольку ехать предстояло всего шесть часов, да еще и днем, то я решила поехать в так называемой «сидячке». Правда, взяла билеты в мягкий вагон. Сиденье оказалось отнюдь не мягким, зато публика тут была более презентабельная, чем та, с которой мне пришлось ехать из Тайюаня в Пинъяо несколько дней назад.

Здесь собрались доброжелательные люди с хорошим чувством юмора. Некоторые из них даже купили себе чудо-носки после окончания представления. Когда я села в вагон, мне приветливо улыбнулись и помогли разложить багаж. Через проход от меня сидели пожилая пара и еще одна дама лет шестидесяти в красной водолазке, джинсах и черной куртке, ее блестящие черные волосы были убраны в безукоризненный пучок. Троица уставилась на меня с изрядной долей интереса.

— Как ты думаешь, откуда она? — спросил мужчина у своей спутницы.

— Из Америки, — уверенно ответила та.

Через пару минут я достала блокнот, чтобы записать пару мыслей.

— Она пишет! — ахнула дама с пучком.

Я успела написать пару предложений, и тут подоспела проводница, услужливо подлившая всем желающим горячей воды, а потом, к моему удивлению, дама с пучком повернулась ко мне и заговорила на хорошем английском:

— Хотите воды?

— Нет, спасибо, у меня уже есть, — я доброжелательно улыбнулась и показала бутылку минеральной воды.

Дама просияла от удовольствия, подсела ко мне и представилась. Ее звали госпожа Цин, она в 1966 году закончила Сианьский институт иностранных языков и преподавала английский в средней школе, но потом пришлось пойти работать на завод, где она и задержалась на двадцать пять лет.

— Я не разговаривала по-английски… больше двадцати лет, — сказала она, делая паузы между словами, пока ее мозг мучительно пытался вспомнить давно забытые слова. Госпожа Цин явно радовалась подвернувшейся возможности попрактиковаться в языке.

Придя к выводу, что странное бледнолицее существо не представляет угрозы, пожилой китаец тоже подсел к нам. Темную кожу господина Лю, как звали старика, изрезали глубокие морщины, через редкие волосы просвечивал череп, он носил большие квадратные очки в пластиковой оправе. Лицо господина Лю почему-то напомнило мне заливные поля, которые мелькали за окном. На плохом английском старик сообщил, что ему семьдесят три года и раньше он был переводчиком с русского, в 1953 году окончил институт иностранных языков в городе Чэнду, потом перебрался на север поближе к границе с СССР, где и проработал переводчиком двадцать пять лет, а выйдя на пенсию, вернулся в родную провинцию Сычуань, где когда-то преподавал в школе.

— В те дни мало кто хотел работать учителем иностранного языка, — сказал господин Лю, и они с госпожой Цин залились веселым смехом.

До того, как Дэн Сяопин начал проводить политику реформ и открытости (это произошло после смерти Мао в 1976 году), слишком явный интерес к иностранным языкам казался властям нездоровым. Во времена «Культурной революции» интеллектуалов заклеймили как представителей низшей категории граждан и наказывали соответствующим образом: студенты шли и расправлялись с собственными учителями. Иностранцев считали капиталистами и буржуями, так что учителям иностранного языка не повезло особенно.