Китаист - [6]

– Айн момент, – представитель обслуги ничуть не обиделся. Коротко глянув в металлическую пепельницу, закрепленную на пластмассовой поперечине, достал из кармана прозрачный пакетик, вытряс в него окурок, распахнул узкую дверь, над которой светились буквы WC (аббревиатура немедленно погасла), смял мусорный мешочек и, ловко забросив в щель под железной раковиной, закрыл дверь.

«Занято – гаснет. Свободно – загорается. Надо запомнить», – он улыбнулся парню: открыто и благодарно, без всяких искусственных преград, унижающих человеческое достоинство. Но тот скользнул равнодушным взглядом, будто, выполняя служебные обязанности, никоим образом не имел его в виду.

Слегка пристукнув черно-белую пачку, девица выбила две сигареты:

– Хошь?

Он помедлил, но, вспомнив ее демарш с докторской колбасой, решительно отказался.

– Я – свои.

– Как это по-вашему… Хочешь – как хочешь. Ему вдруг вспомнилась грубая частушка про серп и молот: хочешь жни, а хочешь куй. Какой-то идиот нацарапал в университетском туалете: «Думает, если печатными буквами – не вычислят. Захотят – вычислят. Хотя кому он нужен! Туалетный хам».

– Не выношу эту вашу вонь. – Девица ткнула пальцем в решетку вентиляции. – Туда кури.

– Знаешь… – он насупился: «Одно дело – докторская колбаса. И у нас многие не любят. Но ваша вонь…» – Если так, могу вообще…

– Ты чо! Обиделся? У нас тоже. До хренища своей вони!

– У вас – не знаю, – ответил ледяным тоном. – Но впредь прошу не обобщать.

– Обо… што? А! В смысле, не делать обшчих выводов. Не, классно ты ваще шпрехаешь! – она щелкнула зажигалкой.

– Обыкновенно, – он пожал плечами, оттаивая. – У нас все так говорят.

– Ага, прям! Особливо на заводе.

– Ну ты сравнила! – он старался выдыхать в вентиляцию, но струйки дыма не слушались, тянулись в сторону девицы. – На заводе… – хотел сказать: простые люди, но осекся. – Рабочие. А я как-никак филолог. Из интеллигентной семьи. А ты? Из какой… фамилии?

– Мама актриса драматического театра. Межу прочим, ведущая. Отец – главный инженер.

– Начальник? – внутри себя он расстроился и сник. Скажи она хотя бы «служащие», было бы легче. Но отец, сделавший у них карьеру… А тем более ведущая актриса. Ну точно немецкая овчарка.

– Начальник, – она кивнула. – Ага.

– Член Партии? – затянулся и закашлялся. Впрочем, какой из него курильщик, так, ради баловства.

– Ну. А твой не в Партайке? А чо так? Не приняли?

– Мой отец… – по привычке чуть не сказал: умер, но спохватился: «Да что я перед ней? Тоже мне, цаца!» – Мой отец погиб.

– Катастрофа? Унглюк? Ой, прости, я… – она сложила на груди руки.

Он почувствовал, как перехватывает дыхание: эта девица ничего не поняла. Смотрела так, будто в слове погиб нет ничего особенного.

Он потушил горький окурок. Хотелось сесть и уткнуться в пустое окно.

– А няня у меня, баба Дуня, из синих. – Не дождавшись его реакции, девица полезла в сумочку. – Забыла совсем. Кроче, сменять.

Глянув искоса, он заметил сверток. Стеклянные двери бесшумно разошлись, пропуская парня в железнодорожной форме.

– Эй, обменник в восьмом? – она спросила деловито.

– В девятом, не доходя до ресторана, – работник поездной бригады достал салфетку и открыл дверь в клозет. Стоя к ним спиной, тщательно вытирал унитаз.

– Чо встал, двинули, – девица притопнула нетерпеливо.

Он знал, что надо ответить: «Сама иди. Меняй… на свои сребреники», – но, покосившись на коротко стриженый затылок, из которого медленно, но верно прорастали внимательные уши профессионала-аккуратиста, представил, как она начнет оправдываться, болтать что ни попадя…

И, представив, неохотно кивнул:

– Ладно. Пошли. В вагоне № 7 пассажиров набралось побольше.

Едва поспевая за девицей, мельком отметил еще одну пожилую пару – и тоже с кожаными чемоданами. За пожилыми расположилась группа молодых мужчин, человек пятнадцать-двадцать – на ходу не сосчитать. Багажная полка проседала под тяжестью их черных матерчатых сумок. Четверо, сидевшие за металлическом столиком, играли в карты, остальные дремали или пялились в окна.

Не устояв на тонких каблучках, девица ухватилась за боковину кресла:

– Спортсмены, кроче. Веткамф. Чо, не слыхал? Там, у вас.

«Ах, ну да, конечно…» Чемпионат сопредельных стран – еще одно новшество последних лет – транслировали по телевизору. Программа включала несколько зимних видов: лыжи, хоккей, прыжки с трамплина – он не особенно следил. Все равно рабочие дни начинались с обсуждения очков, баллов и медалей. К немалой радости его кафедральных коллег, захребетников удалось наказать почти по всем статьям. От этого слова у него ползли мурашки по коже. Но теперь, не давая воли своим истинным чувствам, даже пожалел проигравших: скорей всего, их ожидают неприятности. «Оргвыводы… то да се…»

За его спиной дружно засмеялись. «Молодцы. Держатся», – мысленно отдав должное мужеству российских спортсменов, вспомнил: пару лет назад, незадолго до пражской зимней Олимпиады, ходили разговоры, будто сборные СССР и России выступят единой командой. Немногочисленные сторонники этой безумной идеи предрекали полную победу русских над всем остальным человечеством – и в личном, и в командном зачете. Число энтузиастов ширилось. Спорткомитет был даже вынужден сделать соответствующее заявление. На первых порах это только подстегнуло слухи: «Сказали – нет, значит – да». Через год понемногу утихло. Сейчас