Кит на заклание - [48]

Рулевой катера приглушил мотор и нагло ухмыльнулся.

— А что, если мы не уберемся? Кто это, интересно, может нас заставить? — крикнул он мне.

Я решил идти напролом.

— Полиция, вот кто, — ответил я. — Джо Смолвуд объявил кита государственной собственностью.

В 1967 году Ньюфаундленд признавал только одного бога, и Смолвуд был его пророком.

Хотя на самом деле Смолвуд еще не проявлял к китихе никакого интереса, я без колебаний воспользовался его именем: это была единственная угроза, которая могла подействовать на пассажиров белого катера. Поворчав немного, они отбыли восвояси.

Мы с Оуни сошли на берег и расположились под прикрытием выступа скалы. С наступлением тишины китиха возобновила свой круговой маршрут, но поначалу всплывала только в дальнем от нас конце заводи. Лишь через час она решилась приблизиться, и мы с ужасом увидели у нее на спине, перед самым плавником, громадный порез длиной больше метра. Белый подкожный жир был рассечен на глубину нескольких сантиметров. Позже мы узнали, что, когда белый катер вернулся в тот день в город, его пассажиры рассказывали своим друзьям, как бесстрашно они переехали погружавшуюся китиху.

— На полной скорости! — похвалялся один из них. — У нас даже шпонку сорвало, но зато резанули мы ее — будь здоров!

Несмотря на чудовищный вид раны, пленнице она как будто не причиняла особых неудобств. В тот день китиха даже продемонстрировала нам нечто такое, о чем я знал только понаслышке от дяди Арта и других рыбаков. Незадолго до момента полного прилива она вдруг прервала свое неторопливое патрулирование и быстро и решительно направилась в центр заводи, где принялась носиться кругами так близко от поверхности, что буруны, вздувавшиеся от ударов ее хвоста, образовали на воде замкнутую окружность. Затем китиха снова резко изменила курс: блеснуло зеленовато-белое брюхо, и мы увидели водоворот и поднимавшиеся на поверхность пузыри воздуха — признак того, что китиха открыла свою огромную пасть.

— Сельдь почуяла! — обрадованно закричал Оуни. — Прилив ведь, вот, видно, и занесло в заводь стайку сельди. Ишь, как проголодалась!

По-видимому, это действительно была всего лишь маленькая стайка. Со своего поста мы просматривали пролив до самого дна, и если бы в заводь вошел даже небольшой косяк сельди, мы бы его заметили. Больше в тот день китиха охотиться не пыталась.

— Нет, той сельди, что сама в заводь заходит, ей мало, — сказал Оуни. — Представляю, как она голодна. Жаль, что она не проглотила тех молодчиков в катере. Им бы только на пользу пошло.

Мы пробыли с китихой до темноты и ужасно замерзли. Не считая инцидента с катером, день в Олдриджской заводи прошел тихо.

Совсем иначе обстояло дело в Мессерсе. Я посеял ветер, а бурю пожинать пришлось Клэр: она приняла больше тридцати телеграмм и телефонограмм из редакций радио и газет, из телеграфных агентств и даже одну от самого премьер-министра Ньюфаундленда:

«Рад сообщить что мои коллеги одобрили мое предложение выплатить рыбакам Бюржо тысячу долларов на отлов сельди для вашего кита тчк прошу организовать кормление и уход тчк приветом Дж Р Смолвуд».

Увидев, что я читаю телеграмму, Клэр заметила:

— Один репортер из Сент-Джонса сказал мне, что наша китиха в центре внимания не только канадской, но и мировой печати и что Смолвуд постарается теперь ее использовать. И еще он сказал, чтобы ты не тратил ни одного доллара из этой тысячи, пока не получишь деньги наличными.

В тот день у нас появился Боб Брукс, фотограф из газеты «Торонто Стар». Специально арендованный самолет на лыжах высадил его на лед небольшого озера в двух милях от Бюржо, и оттуда Брукс пробирался к нам пешком, по колено в снегу. Ему еще повезло: когда он, полузамерзший, вышел на берег залива Шорт-Рич, какой-то рыбак заметил его и доставил в город на своей лодке.

Войдя в дом, я застал Боба у кухонной плиты: он постепенно оттаивал, но не переставал возмущаться удаленностью Бюржо от центров цивилизации.

— Чертова дыра! — яростно повторял он. — На Баффинову Землю и то легче добраться, чем к вам. Нашли где поселиться!

Среди многочисленных абонентов, которым отвечала в тот день Клэр, был и один местный — женщина-врач из больницы в Бюржо. Узнав, что я «разгласил» историю Олдриджской китихи, эта дама пришла в ярость — она, по-видимому, считала меня кем-то вроде доносчика. Впрочем, ярость ее была несколько запоздалой, потому что о телеграмме Смолвуда уже стало известно, и теперь городские бизнесмены и даже политиканы начали понимать, что настоящий живой кит — это великолепная реклама. В их отношении к китихе наметилась существенная перемена: из гигантской игрушки, пригодной только для того, чтобы служить мишенью местным стрелкам-любителям, китиха превращалась в нечто совсем иное — в деньги.

Перемену эту я ощутил уже во вторник вечером. Мы с Клэр прикидывали, как лучше всего реализовать деньги, которые, по словам нескольких репортеров, уже начали поступать в фонд питания Олдриджского кита.

— Пусть этим займутся члены Юго-западного клуба, — сказала Клэр. — Это как раз по их части. Предложи им — я уверена, что они будут только рады.