Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - [60]

Два первых определяющих фактора свободного общества ставят вопрос о выборе между общим количеством свободы и ее распределением, подсказывая тот же самый диапазон решений, как и в cхожем случае агрегированного благосостояния[326]. Степень, в которой индивиды ценят свою свободу, зависит от их отношения к ответственности[327] (другая сторона свободы) и от других факторов, которые могут отбить у них желание воспользоваться свободой. В частности, свобода, которой все обладают дистрибутивно, может мало использоваться и цениться, поскольку указанные индивиды не обладают ей коллективно[328]. Излишне говорить, что понятие ценности свободы (freedom) не связано с обсуждением важности свободы (liberty) у Ролза, которое вращается вокруг различия между формальной свободой и реальной способностью[329]. Итак, говоря в общих чертах, свободным будет такое общество, в котором есть много индивидуальной свободы, которая распределяется равномерно и высоко ценится. Разумеется, впечатление четкости, которое создается подобным анализом, вводит в заблуждение. Я не говорю, что можно построить формальную теорию свободы, аналогичную экономике благосостояния, но приведенные мною доводы могли бы найти применение в достаточно ясных случаях.

Объекты благосостояния отличаются от объектов свободы тем, что, по крайней мере применительно к некоторым из них, бессмысленно говорить о свободе воздержания от них. Вполне можно говорить, что свобода вероисповедания усиливается свободой не исповедовать никакой веры (и наоборот), однако едва ли имеет смысл говорить, будто бы благосостояние, извлекаемое из потребительского набора, усиливается наличием опции не потреблять этот набор, коль скоро она всегда имеется у индивида. И все же изложенное мной ранее доказательство распространяется и на данный случай: чем больше множество допустимых решений и чем больше желания его превосходят, тем меньше вероятность, что желания им формируются. Иными словами, если пойти от обратного: маленькое множество допустимых решений чаще приводит к адаптивным предпочтениям, и наличие таких предпочтений можно заподозрить даже в случае большого множества, если лучший элемент в нем также является глобально лучшим элементом.

С другой стороны, предпочтения могут оказаться автономными, даже если лучший элемент множества допустимых решений также является глобально лучшим, а именно: если предпочтения формируются целенаправленным планированием характера. Вопрос в таком случае состоит в том, можем ли мы иметь какую-либо информацию об этом помимо (обычно отсутствующих) прямых сведений о реальном процессе формирования желаний. Очень осторожно я бы предложил следующее условие автономии предпочтений:

Если S₁ и S₂ – два множества допустимых решений, которыми вызываются структуры предпочтений R₁ и R₂, тогда ни для одного х или у (в глобальном множестве) не должно выполняться xP₁y и yP₂x[330].

Такое условие позволяет предпочтениям сходиться в безразличии, а безразличию расширяться до предпочтения, но исключает полное обращение предпочтений. Наглядный образ: когда лиса отворачивается от винограда, ее предпочтение земляники малине не должно обращаться. Подобное условие позволяет производить изменения в ранжировании внутри одного множества и в ранжировании разных множеств. Предположим x,y в S₁ и u,v в S₂. Тогда xP₁u и xI₂u объясняются как намеренное повышение оценки элементов в новом множестве допустимых решений. Сходным образом xP₁y и xI₂y могут быть объяснены отсутствием потребности в проведении тонких различий между альтернативами, которые стали недоступными. Также uI₁v и uP₂v объясняются потребностью провести такие различия среди элементов, которые теперь стали доступны. В свою очередь xP₁u и uP₂x будут указывать на повышение оценки нового элемента или понижение оценки старого сверх необходимого в соответствии со склонностью адаптивных предпочтений перебарщивать. Похожим образом xP₁y и yP₂x (или uP₁V и vP₂u) – это откровенно иррациональные явления, потому что нет никакой причины, по которой приспособление к новому множеству должно обращать внутреннее ранжирование в старом.

В качестве гипотетического примера изменения предпочтений, нарушающих это условие автономии, я могу предпочесть, в моем состоянии свободного гражданского лица, быть свободным гражданским лицом, а не узником концентрационного лагеря, и узником лагеря, а не лагерным охранником. Однако, оказавшись в лагере, я могу предпочесть быть охранником, а не свободным гражданским лицом, оценив вариант быть узником ниже всего. Иными словами, когда множество допустимых решений – (x,y,z), я предпочитаю скорее х, чем у, и у, а не z, но, когда оно сокращается до (x,y), я предпочитаю z, а не х, и х, нежели у. В обоих случаях лучший элемент множества допустимых решений – также и глобально лучший элемент, что само по себе еще не говорит о неавтономности. Однако ограничение множества допустимых решений вдобавок влечет обращение предпочтений, нарушающее условие. Если бы ограничение множества вело к безразличию в отношении х или у, поскольку оба предпочтительнее, чем z, то оно свидетельствовало бы о поистине стоическом самообладании. В качестве другого примера возьмем сельскохозяйственного работника, который после переезда в город меняет на противоположное ранжирование различных способов ведения сельского хозяйства, отдавая теперь предпочтение более механизированным формам, которые ранее ранжировал ниже всего. И, в-третьих, обратите внимание, что модернизация подразумевает не только встраивание в иерархию престижа новых профессий в разных точках, но и перетасовку старых.