Кислородный предел - [25]
— Фамилия-то как твоя? А то все тезка, тезка.
— Подвигин — дальше что?
— Нет, — Сухожилов скривился, с подозрением разглядывая тлеющую сигарету. — Тяну и не чувствую. Ну, нет, да что за жизнь такая — ничего не чувствую… Я ее вот так держал! — сдавил Подвигину запястье. — Вот так держал, не отпуская. Ты помнишь, я пристроился за вами, я видел, вы — единственные, кто полностью не обезумели, и с вами норовил, но мы потом от вас отстали. Ну что — горохом вниз, всей биомассой, двери вынесли, этаж, этаж, еще этаж, кругом все черные, багровые, все задыхаются. И медленней, все медленней, конечно, и на передних сверху давят, те кубарем летят, задние ступают по телам, мы тоже — на руки, на животы. Вперед я с самого начала не полез, прикинул — на хер надо? Чтоб стоптали? Но тоже, понимаешь сам, не застоишься, дым удушливый, все время что-то сверху падает, башкой кого-то вниз в пролет швырнули, но мы бежим, бежим, потом идем, идем. И тут навстречу пламя, снизу, как из жерла. Народ назад попятился, все — вверх опять, откуда прибежали. Рванули скопом в коридор. А в коридоре тоже светопреставление — кто не сгорит, тот задохнется, жопа полная. Я двери в номера толкаю, дергаю… ну, надо же куда-то, ведь сгорим. И повезло не повезло — рванул одну, и в номер мы, за нами дым, глаза на лбу давно уже, и в ванную, там воду открываю, все краны, и ее туда по горло, в воду, «не вылезай», ору… ну, логика простая, да? «Пока не вытащат тебя руками, не вылезай сама ни в коем разе», — последние мои слова. А сам куда-то назад метнулся и к окну, разбил и на карниз, там выступ был изрядный, как балкончик. Этаж какой, ну, пятый, я не видел точно, но можно жить, ору, что здесь мы, здесь нас двое, сюда, сюда на помощь. И тут мне чем-то по башке и грянуло, такое ощущение, что просто распрямился и теменем в косяк, и все, я падаю, лечу, и нет меня, и все неважно, все бессмысленно, и даже мысль про ванную, и эта моментально погасает. Замуровал ее, ты понимаешь, этими руками, сам лично-в газовую камеру. Очнулся — на земле уже лежу, а надо мной спасатели в скафандрах. Пытаюсь встать и не могу, ору и ничего не слышу. Ну встал с грехом, кричу: «Шестой этаж, шестой, туда!». Или пятый. И по периметру бегу, окно ищу, а окна одинаковые — и где она, и где?
— Ну и чего ты, дура? Этаж — шестой! Шестой — не двадцать пятый! Туда-то проникли! Живых по больницам! Врачи! Вот день пройдет, соображай, да мало день — неделя, и самое время наступит — все данные, списки. А может, и дома уже, ты представь? Тебя вот ищет и с ума… Любое может быть…
А Сухожилов вскинулся в ответ, как отзывается солдат — отличник на трубный зов, вскочил, готовый облачиться и подпоясаться быстрей, чем догорит до пальцев спичка, и побежал на звук набата, мгновенно про Подвигина забыв Не по-спортивному одетый физкультурник, пожалуй, слишком ранним утром в парке. Через ограду перепрыгнул и поливальную машину обогнал, так и бежал, с эскортом и салютом, мокрый от мелких брызг; стал выдыхаться, двигаться с машиной наравне, и в водяной пыли, в лучах рассвета над ним висела персональная трепещущая радуга. Настиг его Подвигин, тоже мокрый весь; собакой за хозяином бежит, не отставая.
— Слышь, тезка? Должен понимать… Один ты у меня, единственная ниточка. Я что кумекаю — с тобой я, тоже в этом направлении.
— А дочка как же? Дочка есть.
— Да погоди ты — дочка. Твоя, она теперь моя… не знаю, как сказать. Теперь и мое это дело, ты понял?
— Я ее второй раз в жизни.
— Что «второй раз»?
— Видел, что? — и Сухожилов на бегу осклабился. — Что? Может такое?
— Может, может. Я — целый год кругами, подойти не мог, ты вот — второй раз в жизни. Так точно, оба — невменяемые. Это как же вас на Форум занесло? По бизнесу опять же, что ли?
— По бизнесу, по бизнесу.
— Кредиты тебе выдавала?
— Смешнее — барышня и хулиган. Налетчик я, она — моя жертва.
— Это как?
— Рассказывать долго.
— Давай ко мне, я тут недалеко. По новостям узнаем досконально, что там.
И вдруг сигналят им — не поливальная машина, нет, а куцый, словно бы с обрубленным хвостом кортеж, в котором черный «Мерседес» столь совершенных очертаний, что каждый видящий его немедля должен распылиться на частицы от сознания своей ничтожности, и два квадратных «Гелендвагена» сопровождения. Настигли, встали; Драбкин, слуг не дожидаясь, сам дверь, сияющую лаком, распахнул, наперерез им побежал, уже преобразившийся и ставший снова «узнаваемым» — всесильный недоделок с рахитичным тельцем и гениальной головой.
— Ребят, простите, я так не могу. Я не в свое, конечно, дело, но вижу, что у вас несчастье. У каждого свое, одно ли на двоих — не знаю. Ведь кто-то там у вас остался, знаю. И я на самом деле предлагаю, нет, настаиваю: любая помощь в поисках, по всем больницам и если вдруг… ну, нужно будет… медицинские условия, то можете рассчитывать. Ну это просто глупость, если есть возможность, не воспользоваться. Ну, согласитесь сами! А у меня — ресурс.
— Ты-то, Гриша, один там?.. — усмехнулся Сухожилов. — Никого в отеле не оставил? А то ведь ничто человеческое нам…
— Типун на язык тебе! — возликовав, изобразил негодование Драбкин, бесчеловечному веселью подыграл.
Гражданская война. Двадцатый год. Лавины всадников и лошадей в заснеженных донских степях — и юный чекист-одиночка, «романтик революции», который гонится за перекати-полем человеческих судеб, где невозможно отличить красных от белых, героев от чудовищ, жертв от палачей и даже будто бы живых от мертвых. Новый роман Сергея Самсонова — реанимированный «истерн», написанный на пределе исторической достоверности, масштабный эпос о корнях насилия и зла в русском характере и человеческой природе, о разрушительности власти и спасении в любви, об утопической мечте и крови, которой за нее приходится платить.
Великая Отечественная. Красные соколы и матерые асы люфтваффе каждодневно решают, кто будет господствовать в воздухе – и ходить по земле. Счет взаимных потерь идет на тысячи подбитых самолетов и убитых пилотов. Но у Григория Зворыгина и Германа Борха – свой счет. Свое противоборство. Своя цена господства, жизни и свободы. И одна на двоих «красота боевого полета».
Новый роман Сергея Самсонова «Проводник электричества» — это настоящая большая литература, уникальная по охвату исторического материала и психологической глубине книга, в которой автор великолепным языком описал период русской истории более чем в полвека. Со времен Второй мировой войны по сегодняшний день. Герои романа — опер Анатолий Нагульнов по прозвищу Железяка, наводящий ужас не только на бандитов Москвы, но и на своих коллег; гениальный композитор Эдисон Камлаев, пишущий музыку для Голливуда; юный врач, племянник Камлаева — Иван, вернувшийся из-за границы на родину в Россию, как князь Мышкин, и столкнувшийся с этой огромной и безжалостной страной во всем беспредельном размахе ее гражданской дикости.Эти трое, поначалу даже незнакомые друг с другом, встретятся и пройдут путь от ненависти до дружбы.А контрапунктом роману служит судьба предка Камлаевых — выдающегося хирурга Варлама Камлаева, во время Второй мировой спасшего жизни сотням людей.Несколько лет назад роман Сергея Самсонова «Аномалия Камлаева» входил в шорт-лист премии «Национальный бестселлер» и вызвал в прессе лавину публикаций о возрождении настоящего русского романа.
Сверходаренный центрфорвард из России Семен Шувалов живет в чудесном мире иррациональной, божественной игры: ее гармония, причудливая логика целиком захватили его. В изнуряющей гонке за исполнительским совершенством он обнаруживает, что стал жертвой грандиозного заговора, цель которого — сделать самых дорогостоящих игроков планеты абсолютно непобедимыми.
Известный андерграундный композитор Матвей Камлаев слышит божественный диссонанс в падении башен-близнецов 11 сентября. Он живет в мире музыки, дышит ею, думает и чувствует через нее. Он ломает привычные музыкальные конструкции, создавая новую гармонию. Он — признанный гений.Но не во всем. Обвинения в тунеядстве, отлучение от творчества, усталость от любви испытывают его талант на прочность.Читая роман, как будто слышишь музыку.Произведения такого масштаба Россия не знала давно. Синтез исторической эпопеи и лирической поэмы, умноженный на удивительную музыкальную композицию романа, дает эффект грандиозной оперы.
…один — царь и бог металлургического города, способного 23 раза опоясать стальным прокатом Землю по экватору. Другой — потомственный рабочий, живущий в подножии огненной домны высотой со статую Свободы. Один решает участи ста тысяч сталеваров, другой обреченно бунтует против железной предопределенности судьбы. Хозяин и раб. Первая строчка в русском «Форбс» и «серый ватник на обочине». Кто мог знать, что они завтра будут дышать одним воздухом.
Это не книжка – записи из личного дневника. Точнее только те, у которых стоит пометка «Рим». То есть они написаны в Риме и чаще всего они о Риме. На протяжении лет эти заметки о погоде, бытовые сценки, цитаты из трудов, с которыми я провожу время, были доступны только моим друзьям онлайн. Но благодаря их вниманию, увидела свет книга «Моя Италия». Так я решила издать и эти тексты: быть может, кому-то покажется занятным побывать «за кулисами» бестселлера.
Роман «Post Scriptum», это два параллельно идущих повествования. Французский телеоператор Вивьен Остфаллер, потерявший вкус к жизни из-за смерти жены, по заданию редакции, отправляется в Москву, 19 августа 1991 года, чтобы снять события, происходящие в Советском Союзе. Русский промышленник, Антон Андреевич Смыковский, осенью 1900 года, начинает свой долгий путь от успешного основателя завода фарфора, до сумасшедшего в лечебнице для бездомных. Теряя семью, лучшего друга, нажитое состояние и даже собственное имя. Что может их объединять? И какую тайну откроют читатели вместе с Вивьеном на последних страницах романа. Роман написан в соавторстве французского и русского писателей, Марианны Рябман и Жоффруа Вирио.
Об Алексее Константиновиче Толстом написано немало. И если современные ему критики были довольно скупы, то позже историки писали о нем много и интересно. В этот фонд небольшая книга Натальи Колосовой вносит свой вклад. Книгу можно назвать научно-популярной не только потому, что она популярно излагает уже добытые готовые научные истины, но и потому, что сама такие истины открывает, рассматривает мировоззренческие основы, на которых вырастает творчество писателя. И еще одно: книга вводит в широкий научный оборот новые сведения.
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.