Кисейная барышня - [33]

О допросах за последние четверть часа думалось не единожды. О чем это нам говорит? А о том, что у тебя, чадушко, сведений недостача. Так чего ты в нумере запряталась? Ожидаешь, пока кто-то тебе в клювике искомое поднесет?

Я быстро поднялась с козетки, дернула шнурок звонка, призывая прислугу, и отперла дверь.

— Ванну мне приготовьте, — велела явившимся на зов горничным, — да помогите к обеду переоблачиться.

Дело вполне обычное, девицы нисколько приказу не удивились.

— Питомца моего накормить, — продолжила я командовать. — В кабинете бумага с вензелями закончилась, поднесите листов с десяток да конвертов плотных и сургуча для печатей.

Горничных вскорости стало вдвое больше. А уж когда я решила немедленно, еще до омовения, перекусить, в гостиной стало не протолкнуться.

Раздевшись, я закуталась в шлафрок и присела к сервированному у окна столику.

— В починку прикажете платье отдать? — Одна из девушек на вытянутых руках держала мой многострадальный утренний туалет.

— На помойку снеси, — грустно ответила я. — Погоди. Там в рукаве носовичок был.

Девушка суетливо перетряхнула лохмотья:

— Этот? Он вроде мужской?

Я выхватила платок:

— По моде!

Поискав глазами, куда бы засунуть добычу, я спрятала платок в один из ящичков секретера. Нумера в «Чайке» убирались ежедневно, обязательно же какая чистюля нынче же к прачкам платок отправит. Так что секретер я заперла.

После я откушала булочек с сыром, запила все чаем. А хорошо, что меня чародей пользовал, а не лекарь, к примеру. Два раза о камни спиной приложиться это не шутка. После эдаких экзерсисов мне пластом лежать пришлось бы не один день.

В ванне помощь мне нужна не была. Поэтому оставив девушек убирать со стола, а Гавра чавкать под столом колечком кровяной колбасы, я уединилась. Скинув шлафрок и изогнувшись лианою, осмотрела себя в зеркале. Даже синяков на спине не было. Ай да Зорин, ай да молодец.

От горячей воды и сытости меня разморило. Я ни о чем не думала. Любовалась колечками завивающегося к потолку пара да прислушивалась к бормотанию горничных за неплотно прикрытой дверью. Они, разумеется, сплетничали. Ну, то есть, я могла это предполагать, ибо в отсутствие постояльцев общались девицы на своем родном диалекте. Сарматский, нисколько не похожий ни на наше берендийское наречие, ни на французский, которым я владела вполне свободно. Вот ведь незадача, не сподобилась я хоть пару-тройку фраз на местном языке изучить. Хотя, чем бы мне эти фразы помогли? Язык это ведь даже не слова и предложения, он как жизнь, как сон, в нем многое от мелодики зависит, от интонаций. А славно бы как было, понимай я, о чем там за дверью разговор идет. Они же наверняка меня не стесняются.

Зевнув, я прикрыла глаза.

— Старайся шибче, эта сумасшедшая берендийская девица вчетверо против обычного за услуги доплачивает и нас не обидит… — Донеслось до меня уже сквозь дрему.

— Богачка?

— Ее папаша за горами такими миллионами ворочает, что весь Руян купить может со всеми нами на сдачу.

Это говорила та, что пониже ростом, у нее голос был под стать фигуре, основательный и негромкий. Нет, девицы вовсе не перешли на родной мне язык, просто я вдруг стала их понимать.

— Фрау Капзиш хвасталась, что ее Ганс на инженера выучился да после на одном из заводов Абызова работал. Сказывал, большие дела делает, что-то с железом да гномьей рудой.

Собеседница хмыкнула. Толстушка сказала:

— То-то же. Папаша на золоте сидит, а дочурка в чужом краю шуры-муры крутит.

— Да какие шуры-муры, Марта! Ни встреч, ни свиданий. Букеты от кавалеров, и те не берет.

— Это раньше было, Марта, до того, как ее любовный интерес к нашему берегу прибился.

Их что, обеих зовут Мартами? Вот умора! А первая Марта дело говорит. Приплыл князь Анатоль к руянскому берегу, все и поменялось.

— Приказной этот?

— Ага. Не успел причалить, принялся ее на руках таскать. Она, не будь дура, в обморок брякается, а он навроде рыцаря при королеве. Ты бельевую корзину с собой захвати.

Сейчас они уйдут, а я даже не успею пояснить, что с объектом моего интереса руянские девы не угадали.

Но ушла только одна, другая осталась сюсюкать с Гаврюшей.

— Котик, котик, кыс-кыс… Что ж ты такую странную хозяйку себе выбрал, бедовый? Старшаки уж так тебя приглашали, а ты ее избрал, странную, нездешнюю…

Гавр ворчал что-то в ответ. Почему-то по-кошачьи я понимать не стала.

Вода, кажется, остыла. Я заворочалась, щека прикоснулась к гладкому фаянсу.

— Прикажете помочь, барышня? — Толстушка говорила по-берендийски, заглядывая в полуоткрытую дверь.

Я таращилась на нее. Мне все приснилось?

— Помоги. — Я выбралась из ванны, обернулась в купальную простыню. — Как тебя зовут?

— Марта, — с книксеном сообщили мне подобострастно. — К услугам вашим.

— А подругу твою?

— Подругу? Элен.

— Ту, которая с тобою здесь прибиралась.

— Ах эту… Тоже Мартой кличут, только она мне не подруга. Она раньше в другом отеле работала, в «Ласточке».

— Понятно. — Понятно мне не было. — Скажи что-нибудь по-сарматски.

— Чего? — Марта удивленно округлила рот на последнем «о».

— Стих, песню, что-нибудь длиннее трех слов.

Видимо, Маняша действительно горничных не обижала. Марта послушно отбарабанила нечто рифмованное и ритмичное.