Кисейная барышня - [30]

Крампус? А ведь местные парни мне про него рассказывали. Только получается — мелковат тутошний шалунишка оказался, раз его из револьвера изничтожить удалось. Или не удалось?

Вопрос я озвучила и получила на него спокойно-обстоятельный ответ:

— Я разрушил лишь одно из овеществлений демонского духа, сам он по округе порыщет да соберет себя сызнова.

— То есть вполне возможно, пока мы тут идем неизвестно куда, за нами по пятам новая мусорная гора следует, еще вонючее прежней?

— В теории вполне, но… — Зорин остановился и усадил меня на бревенчатую скамейку, укрытую с трех сторон ежевичными кустами.

— Что — но?

Место это было мне знакомо, одна из обзорных площадок, обустроенных в холмах для единения с природой. В обычных туфельках я бы сюда попросту не дошла.

— Но Крампус почуял во мне чародея и теперь таиться будет.

— А…

— Помолчи.

Сказать, что этот приказ меня удивил, ничего не сказать. Да я онемела просто. Как он посмел? Мне! Меня…

— У нас есть сейчас два варианта. Первый, я несу тебя к чудеснейшему Карлу Генриховичу, который обитает неподалеку, он тебя пользует, сколько посчитает нужным. Второй, ты позволишь мне себя осмотреть. Второй вариант мне видится предпочтительным. Мы сбережем время и не станем фраппировать бравого лекаря столь частыми визитами.

— А сберечь еще больше времени, не предпринимая это путешествие мы не могли? — Сварливо вопросила я и поманила Гавра, сидящего у ног.

— Не могли. — Зорин кота отогнал одним лишь взглядом. — Чтоб хорошо колдовать, место нужно хорошее, чистое. Так что, дозволяешь?

— Дозволяю. Чародеи меня раньше не пользовали.

Тут Иван Иванович слегка хмыкнул и, кажется, покраснел. Затем присел рядышком и одну за другой, стянул мои перчатки.

— Если что-то необычное почувствуешь, сразу скажи.

Я кивнула, глядя на голые свои беззащитные ладошки в его ручищах. Гавр негромко угрожающе зарычал.

— Не обижу твою хозяйку, котище, не бойся. — Зорин прикрыл глаза.

— Тепло, — прошептала я.

— Что?

— Ты сказал, если что необычное… Будто ручеек под кожей бурлящий побежал.

— Помолчи.

— Ну уж нет. — Я выдернула руки. — Давай сразу договоримся, когда говорить, когда молчать да как эти два «когда» не перепутать! Ты понимаешь, что ситуация сейчас донельзя непристойная образовалась? Да мы со стороны как влюбленная пара смотримся?

— Для кого? Для Гаврюши? Тут на две версты в округе нет больше никого.

— Тем более опасно. Я даже на помощь никого позвать не смогу, если ты безобразничать примешься.

— Поверь, Серафима, если бы я тут принялся, как ты выразилась, безобразничать, помощь мне не понадобилась. — И Иван Иванович тяжело вздохнул.

— К лекарю пойду, — решила я. — Сама, своими ногами. Он-то небось ласкаться по возрасту преклонному не способен. А то, знаю я вас, мужиков. Сначала перчатку долой, потом в запястье лобзание, потом рукав распустить, до локотка добраться, а уж затем…

Зорин застонал, поморщился, мотнул головой и, описал полукруг правой рукой, прижав ладонь левой к своей груди. Раздался щелчок, будто сошлись колесики какого-то механизма. Я обмякла, привалившись к зоринскому боку, веки налились тяжестью.

— Не рычи, — пробасил чародей, обращаясь, видимо, к Гавру. — Я правда по-хорошему хотел. Уговорить ее пытался. Но ты же сам видишь, она мертвого до смерти заболтает, переговорит, запутает. Серафима твоя, огненная. Огненная — значит горячая. В сон я ее ненадолго погрузил.

Рядом со мною сидела теперь Маняша. Я радостно сжала ее руки, ощущая шершавость нянькиных ладоней.

— Беглая, беспутная, — укорила тихонько. — Как могла меня покинуть?

— Не по своей воле, дитятко, — отвечала она, — лихие людишки постарались.

Я силилась что-то сказать, но, как бывает во сне, только беззвучно открывала рот. Маняша отвернулась, стерла плечом текущие по подбородку слезы, затем подняла голову, всматриваясь куда-то в даль.

— Слушай, дитятко, да запоминай, — проговорила торопливо, — три раза по три соберется, беда будет, три по лету, три по зиме, три сами по себе… — Маняша резко повернулась ко мне, обожгла взглядом: — Последняя отпирает, последняя запирает. Холодно мне, дитятко, ох как холодно…

— Как тебя отыскать? — получилось проговорить, изо рта со словами вырвались облачка пара.

— Князя отыщи, — Маняша сжала меня до боли, — в нем не ключ, но путь.

Ее лицо замирало, покрывалось инеем, последними подернулись неживой пеленой глаза. Я в ужасе зажмурилась, погружаясь в беспамятство. Багровые пятна расползлись под веками, рук не ощущалось вовсе, будто мне их отняли.

«Одна ты осталась, Серафима, и охранить тебя некому, — подумалось отстраненно, будто не о себе, — сдайся, покорись».

Нет уж! Дудки! Я ринулась вперед, вцепилась в кого-то большого и теплого, оказавшегося на пути, бестолково принялась распахивать на нем одежду, прислоняться щеками и плечами к обжигающе-горячей коже, а когда согрелась, довольно всхлипнула.

— Серафима, — сказал этот большой зоринским басом, — пора пробудиться.

Открыв глаза, я строго посмотрела на донельзя расхристанного чародея:

— Вы закончили осмотр?

— Да, — ответил он после паузы.

— Чудесно. — Я надела перчатки. — Надеюсь, ничего серьезного?