— Ты вроде была замужем? — озадачился её ответом я. — Какие тут могут быть девки?
— Эдик не в счёт — какой из него муж… выскочила в 18 лет по глупости, а в 19 развелась. Ты, кажется, тоже со своей разводишься?
— Точно так, товарищ Люба, — отвечал я, — комсомольское собрание даже на этот счёт прошло.
— Насчёт развода? — удивилась она.
— Ну да, в райкоме нашем — накатала она заяву на меня, вот и собрались.
— И что решили?
— Решили, что времена таких собраний закончились лет 20 назад, а сейчас каждый вправе сам решать, с кем и как ему жить.
— Значит мы с тобой теперь два сапога пара, — улыбнулась она, — оба разведёнки.
— Не, — возразил я, — ты разведёнка, а я разведёнк.
Засмеялись мы одновременно, а потом Люба резко сменила тему.
— А сколько за эти тачки можно будет получить в нашем Энске?
— Я прикидывал на днях — где-то от полтинника до стольника за каждую. Как повезёт.
— Хорошие деньги, — мечтательно закатила она глаза.
— Только ты сильно-то рот не разевай — это не наши деньги, а того, кто первоначальный капитал нам отстегнул.
— Гены-крокодила что ли?
— Да… нам полагается твёрдая оплата по три тыщи за привоз плюс десять процентов со всего, что будет выше полтинника при продаже.
— То есть ещё по пять тыщ, — быстро подсчитала она, — неплохо.
— Я бы на три тыщи рассчитывал, — осадил её я, — чтобы потом не расстраиваться.
— Всё равно неплохо, тебе шесть и мне шесть… а если мы эти деньги объединим, можно ведь будет и квартирку прикупить. Однушку и на окраине, но отдельную, не коммуналку.
— Это что сейчас было, предложение взять тебя замуж? — поинтересовался я.
— А что, нормальный вариант — ты парень хоть куда, на лицо недурён, со спортивной фигурой и хорошим потенциалом. К тому же холостой… ну почти холостой.
— Окей, — кивнул я, — я обдумаю этот вопрос, а сейчас не могла бы ты повернуться вот таким образом, — и я показал, каким.
Она и повернулась без лишних вопросов, а когда я снова вернулся в эту реальность, то сумел сформулировать только такую мысль:
— А знаешь, что мне более всего нравится в женской фигуре?
— Догадываюсь, — весело ответила она.
— А вот и промахнулась, — не менее весело сказал я, — переход от талии к попе, вот что.
— И почему же? — скосила она глаза на свою попу, — у тебя что, по-другому этот переход устроен?
— Совсем не так… это как сравнить Эйфелеву башню с электрической мачтой, вроде и то, и это из стали, а на выходе абсолютно разные вещи получаются. Видела французские автомобили?
— Конечно, Рено там, Ситроен, а причем тут попа?
— При том, что у этих Ситроенов переход заднего крыла в задний же бампер так же плавно нарисован. Французские дизайнеры похоже вдохновлялись при проектировании своими подругами.
— Спасибо, мне было приятно. Ещё какой-нибудь комплимент скажешь?
— Да не вопрос… знаешь, какой оптимальный размер женской груди?
— Это чтоб в ладонь помещалась что ли?
— Точно — у тебя вот не груди, а идеал… два с половиной где-то, верно?
* * *
Рэкетиры на польской территории нам таки попались один раз, где-то после Вроцлова — в виде исключения, наверно, они оказались заодно и польской полицией. Два в одном получилось, короче говоря, как шампунь с кондиционером. Как так вышло? Да очень просто — догнали нас сзади два тяжёлых мотоцикла с мигалками и соответствующими опознавательными знаками и затормозили у обочины в тёмном смешанном лесу. Люба была по-прежнему в страшном гриме, да еще и дурацкие очки нашла с маленькими диоптриями — ни дать, ни взять старая дева из районной библиотеке. Так что на неё никто даже не взглянул, а все переговоры сошлись на мне.
— Откуда следуешь? — спросил старший полицейский на русском, увидев мои права.
— Из Франкфурта, пан сержант, — скромно ответил я.
— А куда?
— В Москву, — не стал я вдаваться в детали.
— Не много ли машин-то взял во Франкфурте?
— В самый раз, пан сержант, одну себе, вторую сестре, — махнул я в сторону Любы.
Сержант обошёл обе наши машины по периметру, попинал колёса, после чего вернулся к диалогу.
— Делиться надо, Александр, — по-прежнему вежливо продолжил он, — тогда никаких проблем до границы у тебя не будет.
— Почём сейчас стоит безопасный проезд до границы? — продолжил я.
— По сотне марок за каждую, — отрубил сержант.
— У нас только стописят свободных осталось, — честно признался я, — остальное на бензин уйдёт.
— Ладно, — вздохнул сержант, — гони стописят. И проваливай.
— А если меня ещё кто-нибудь тормознёт? — решил уточнить я, — под Варшавой например?
— Не бойся, не тормознёт — всё под контролем. Да, к Варшаве и на погранпереход в Бресте не суйся, езжай через Хельм, — дал он ценное указание напоследок, сел на мотоцикл и очистил дорогу.
— Сколько ты ему дал? — спросила меня Люба, когда я подошёл к её БМВ-шке.
— Стописят, — честно ответил я.
— Не много ли? У нас еще вся Белоруссия впереди.
— Украина, Любаша, Украина, а не Белоруссия — согласно новой вводной следуем на Хельм-Любомль, далее по Волынской области.
Сержант оказался человеком слова, как выяснилось через несколько часов — трасса на Волынь была почти пустой, больше нас никто не тормозил, хотя постов польской автоинспекции встретилось немало. И очередь на пограничном пункте была божеской, всего пара десятков машин. И полчаса не прошло, как поднявшийся полосатый шлагбаум пригласил нас на территорию вильной, но пока ещё не незалежной Западенщины.
