Кио ку мицу! Совершенно секретно - при опасности сжечь! - [257]

Следом за Сигемицу бодрой походкой шагал генерал Умедзу, бывший командующий Квантунской армией. Он был без орденов, без самурайского меча — неизменного атрибута японского офицера, и только оранжевые аксельбанты уныло спадали с плеча, указывая на его генеральское звание. Выглядел он военнослужащим, доставленным с гауптвахты.

А дальше шагали остальные члены военной делегации, тоже без орденов, без мечей. Они прошли к отведенному для них месту посередине палубы и выстроились в две шеренги, по пять человек в ряд. Впереди, как на смотру. Умедзу и Сигемицу.

Так стояли они пять долгих минут под суровыми взорами людей, собравшихся на палубе линейного корабля. Минуты позора! Было что-то унизительное в этом бессмысленном ожидании, придуманном Макартуром. Для всех собравшихся на корабле… А дежурный штабной офицер не торопился. Здесь было все рассчитано по секундам. Но вот, взглянув на часы, дежурный офицер положил на стол две папки, раскрыл их и отошел в сторону.

Генерал Макартур жестом, полным пренебрежения и превосходства, дал знак японцам подойти к столу и подписать акт. И снова глухо стучит о палубу искусственная нога Сигемицу, снова, придерживая под руки, помогают ему идти два чиновника-секретаря… Сигемицу присел к столу, неловко вытянул непослушную ногу, достал из кармана вечную ручку, но… она не работала. Сухое перо лишь скользит по бумаге, царапает акт… На лбу барона Сигемицу выступают бисерные капельки пота. Снисходительно глядит на него Макартур. Секретарь в черном торопливо протянул другую ручку, и Сигемицу, не сдержав тяжелого вздоха, подписал оба акта о безоговорочной капитуляции.

Потом его место занял генерал Умедзу, он подмахнул акты, как оперативный приказ в своем штабе, и тоже отошел в сторону.

К столу с зеленым сукном нарочито медленно подошел Макартур, медленно достал из кармана горсть автоматических ручек, выбрал два «паркера» и неторопливо подписал акты сначала одной, затем другой ручкой. Поднявшись из-за стола, он тут же подарил их двум генералам — Персинваллу и Уэнрайту. Десять дней назад советские десантники освободили генералов из японского плена в Мукдене. Теперь эти генералы присутствовали на заключительной церемонии окончания войны, и Макартур театральным жестом одаривал их ручками-сувенирами, которыми только что подписал акт о безоговорочной капитуляции.

Поочередно место у стола занимают советский генерал Деревянко, представители Англии, Канады, Голландии, Китая, Новозеландии… — представители стран, находившихся в состоянии войны с Японией. Делегаты союзных стран спустились в кают-компанию, и на палубе крейсера одинокой кучкой остались японцы. Они некоторое время топтались у стола, не зная, что делать. Штабной офицер передал им папку с подписанным актом и проводил их к борту. Сигемицу и его секретари, одетые в черные костюмы, как факельщики на похоронах, спускались вниз по крутому трапу американского крейсера

Над Токийским заливом в безоблачном небе сияло солнце… С борта «Миссури» в ослепительном, уже по-осеннему холодеющем свете с фотографической четкостью вырисовывалась панорама разрушенного, превращенного в руины города Иокогама. Это был совсем не тот город, который двенадцать лет назад раскрылся перед Рихардом Зорге, когда он, только что приплыв в Японию, спускался по трапу океанского лайнера. Много лет Рамзай и его товарищи предостерегали японских правителей от военных авантюр на Востоке. Если бы правители вняли этим предостережениям! Не было бы тогда ни клокочущего адским огнем атомного гриба над Хиросимой, ни руин Токио, ни пепелищ Иокогамы…

Прошел еще один день, и император Хирохито при гробовом молчании зачитал в парламенте акт о безоговорочной капитуляции. Это заняло всего несколько минут. В традиционной коляске, окруженный почетным кавалерийским эскортом, император проследовал в свою резиденцию. Американские зажигательные бомбы не пощадили императорского дворца, уцелел только жилой дом. Его спасли пруды, каналы, заросшие лиловыми ирисами, и высокие каменные стены, окружавшие императорское жилище.

Коляска бесшумно катилась по площади, примыкавшей к дворцовому мосту. Здесь сына неба встретили демонстранты, собранные со всего города. С появлением императорского кортежа они, как по команде, стали на колени, молитвенно сложили руки и стали просить у императора прощения за то, что проиграли войну, что причинили ему такие огорчения… На площади стояли на коленях солдаты и токийские простолюдины, офицеры и несколько генералов. Кто-то из них крикнул:

— Мы опять пойдем по императорскому пути!… Да простит нас император!… Хакко Итио! Хакко Итио!

Генералы продолжали исповедовать закон Бусидо. Их ничему не научили руины, окружавшие дворцовую площадь, поверженный город, поверженная страна… Ничему!

Коляска императора в сопровождении конных гвардейцев проследовала через дворцовый мост, исчезла в проеме ворот. Демонстранты начали расходиться. На площади в пыли остались лежать несколько умирающих. Они сделали себе харакири во имя императора, которому причинили такие огорчения…

Восьмая китайская Народно-освободительная армия перешла в наступление лишь через несколько дней после того, как советские войска нанесли первые сокрушающие удары по Квантунской группировке. Это было правильно с военно-стратегической точки зрения. Плохо вооруженная китайская армия, привыкшая к маневренным, полупартизанским действиям, едва ли смогла бы добиться успеха в штурме японских укрепленных районов. Эту задачу советские войска приняли на себя. Только через несколько суток, когда 6-я гвардейская танковая армия оказалась в глубоком тылу японских войск, сложились благоприятные условия для боевых действий китайских революционных войск.