Кио ку мицу! Совершенно секретно - при опасности сжечь! - [255]

Сквозь напряжение, неизбежно сопутствующее ожиданию боя, Жигалин подумал: может быть, это последний бой в последней войне, что выпала на его долю…

То, что война подходит к концу, дело ясное. Для него это четвертая война: Хасан, Халхин Гол, Германия, опять с японцами… Но ведь многие захватили еще первую мировую, гражданскую, конфликты на КВЖД, в Испании, в Китае, в Финляндии… Большие и малые войны — все они свалились на одно поколение.

Когда-то он срезался по географии — не мог на карте найти пустыню Гоби, или Шамо, так называли ее в учебниках для средней школы. Напрасно Юрка Ерохин через весь класс громко шептал и подсказывал — не помогло… (Где-то теперь он, Юрка Ерохин, живой ли?) Через десяток лет Жигалин сам очутился в пустыне Гоби, сам пересек ее с танковым гвардейским полком… Теперь гвардейцев посадили на самолеты, они летят в Мукден, чтобы быстрее кончить войну. Войне без пяти минут конец. Как-то непривычно мерить войну минутами, когда считали на годы. Как-то обернется для десантников последний бой?!

Этот бой для гвардейцев закончился благополучно, без потерь, даже весело…

Вскоре открылся город, большой и плоский. В стороне от него аэродром, к которому держали путь десантные самолеты. Истребители вырвались вперед, угрожающе прошли на бреющем полете. Ждали сопротивления, но его не было. На летном поле стояли японские самолеты, иные разбитые — одни остовы, с обгорелыми, словно обугленными, моторами. С земли навстречу десантникам не поднялось ни единой строчки трассирующих пуль, не раздалось ни одного выстрела из зенитных орудий. С аэродрома будто ветром сдувало людей, разбегавшихся в разные стороны.

Транспортные самолеты сделали круг над городом и пошли на посадку. Две сотни гвардейцев-десантников, покинув самолеты, рассыпались по аэродрому.

Неподалеку от того места, где приземлились десантники, стоял большой транспортный самолет с японскими опознавательными знаками. Он, видимо, только что прилетел или вот-вот собирался подняться в воздух. Винты его вращались, образуя прозрачные диски. Из чрева самолета выходили с поднятыми руками люди в военной форме защитного цвета, с оранжевыми аксельбантами. Военные покорно отстегивали мечи, кобуры с пистолетами и бросали все это на землю, к ногам десантников.

Среди них топтался человек в штатском — долговязый китаец в больших роговых очках и темном костюме, свободно висевшем на его тощей фигуре. Из нагрудного кармана его пиджака торчал кончик платка, такого же белого, как отложной воротничок, выпущенный поверх костюма. Жигалин сразу обратил на него внимание. В окружении военных — японских генералов и гвардейцев-десантников — этот человек выглядел очень сиротливо и странно, казался каким-то лишним. К майору подбежал переводчик десантной группы и доложил:

— Товарищ майор, задержали японских генералов. С ними император Пу-и… Собирались лететь в Токио и не успели.

Жигалин подошел к японскому самолету. Человек в штатском с укороченным, будто атрофированным, подбородком представился:

— Бывший император Маньчжоу-го Генри Пу-и. Прошу вас, господин офицер, принять меня под свое покровительство.

Рядом с Пу-и стоял маленький японский генерал в неуклюжей фуражке, похожей на пилотку, с коротким суконным козырьком. Даже в высокой фуражке он был на целую голову ниже плененного императора.

— Генерал Иосиока, министр двора его величества, — назвал себя маленький генерал с аксельбантами.

Из самолета выходили всё новые пассажиры — свита недавнего императора и военные чины японской армии. Среди них был Таракасуки, на этот раз сменивший одеяние епископа синтоистской церкви на генеральский мундир жандармского управления Квантунской армии. Вид у всех был растерянный, но японские генералы храбрились, как-то по-петушиному выпячивали грудь, отдавая честь советскому майору.

Всего несколько дней назад генерал Иосиока, многолетний министр двора его величества, зашел в императорские апартаменты и положил перед Генри Пу-и акт об отречении его от престола.

— Это надо подписать, — деловито сказал он. — Завтра мы с вами уезжаем в Токио.

— Но я не могу так быстро собраться! — взмолился император. — Мне нужно время…

Иосиока был неумолим — советские войска приблизились к Синьцзину.

Однако, позвонив кому-то в штаб, он согласился:

— Хорошо, мы уедем через три дня, но акт о вашем отречении подпишите немедленно.

Пу— и взял колонковую кисть, осторожно обмакнул ее в малахитовый флакон с разведенной тушью и поставил родовой иероглиф Цинской династии на развернутом свитке из желтого шелка. Подпись скрепили личной императорской печатью. Отречение состоялось. Эра Кан Дэ, эпоха царствования маньчжурского императора, завершилась. В сутолоке военных дней этого события никто не заметил.

После отречения Пу-и министр его двора Иосиока неотлучно находился при императорской особе. По его приказу экс-император поездом отбыл в Корею. Его сопровождали японские солдаты — не то охраны, не то конвоя. Но оказалось, что порты Северной Кореи к этому времени были уже блокированы советскими кораблями. Пришлось возвращаться обратно. На маленьких рейсовых самолетиках экс-императора и его свиту переправили в Мукден, погрузили в большой транспортный самолет, способный без посадки долететь в Токио. И тут-то, как снег на голову, перед самым отлетом свалились на аэродром русские десантники с автоматами.