Кинжальный огонь - [28]

— Спасибо, дорогая тетушка Верия. Вы добрый человек. Мама обрадуется подарку.

Пока хозяйка накрывала на стол, Алексей умылся, заправил гимнастерку под ремень, подошел к столу:

— Вот вам от меня скромный подарок на память, тетушка Верия. Не отказывайтесь, пожалуйста, — Он поднес ей на ладонях новенькую, слежавшуюся в пакете нательную рубашку стандартного образца. Белизна бязи тронула женщину.

— Это мне подарок! Такая белая! Алешенька, сынок, не надо… А как же ты, когда холодно?

— Сейчас лето, до зимы далеко! Берите, помнить меня будете. А теперь можно и пообедать. Мне, пожалуй, пора!

После обеда Галерин забросил вещмешок за спину, взял сидор с подарками, положил шинель на руку, улыбнувшись, пошутил:

— У меня полная солдатская выкладка, как в боевом походе.

Тетушка Верия засмеялась, слезы выступили на глазах: вот-вот заплачет. Они подошли к калитке.

— До свидания, тетушка Верия, я очень рад, что погостил у вас. Труженица вы, книгу написать можно.

— Это ты молодец, Алешенька, что пришел, навестил, порадовал меня, помог мне очень много. Никогда не забуду тебя, сынок, дорогой, — она тихо заплакала, — маме твоей привет.

Алеша поцеловал ее, пожал руку и зашагал по тропинке; оглянувшись, помахал рукой.

Полупустые домишки хуторка быстро кончились. Остановившись, Галерин посмотрел назад. Далеко у калитки темнела фигурка тетушки Верии. Она махала платочком.

— Прощай, деревушка Хартыс! — сказал сам себе Галерин.

ДОЛГ ПЕРЕД ПАМЯТЬЮ

Алексей Галерин шел по лесной горной тропе в направлении посёлка Сусаники. Он уже миновал перевал, и теперь путь его лежал к Ключевскому шоссе. Идти с грузом под горку намного легче. Он шел неуверенно, так как многое изменилось вокруг, но помнил: на пути должно быть озеро Крутое. Это живописное создание природы в горах обрамляли три крутых ската. С северной стороны вода из озера ручейком сочилась меж камней и по лощине сбегала в низину.

Родниковое озеро с красивыми берегами представляло собой образец флоры Северного Кавказа. Это был голубой сапфир в малахитовой оправе. Сюда часто приходили местные ребята. Школьный поэт Миша Бережной читал здесь свои стихи.

У озера Крутого

Стоял я наверху:

«На свете нет такого»,

Шептал я ветерку.

А озеро лазурью

Сияло, как кольцо,

Невольно я ладонью

Прикрыл свое лицо!

Водоем был глубоким: кое-где берега отвесно уходили в воду, а их зеркальное отражение на гладкой поверхности воды не отличалось от реального мира. Таким помнил Галерин озеро Крутое до войны… Сейчас откроется живописная панорама! Там, внизу, у самого берега, через ручей был мостик. Лешка представил себе, как вволю напьется чистейшей водички… Но почему так пахнет мазутом? Нефтяной запах усиливался с каждым шагом, и когда, наконец, открылась долгожданная панорама, пешеход остолбенел: он увидел удручающую картину. Там, где было озеро, оказалась огромная черная впадина, сверху покрытая нефтью. Берега замазучены так, что к ним не подойти. Растительность почти вся вымерла, все живое погибло. «Не кошмарный ли сон?» — подумал Галерин. «Так вот о чем писал отец Анатолия Иванькова в письме своему сыну…»

Трагедия Крутого состояла в том, что во время войны в него наливали нефть. Туапсинский нефтеперегонный завод сожгли немцы, а добыча продолжалась, и сливать нефть было некуда. Здесь прятали стратегическое сырье от захватчиков. Никто тогда не выдал тайну Крутого. До самого отхода с Кавказа немцы ничего не знали о нефтехранилище… Очевидно, после ухода немцев часть нефти вывезли отсюда, но озеро погибло. Ценою своей жизни оно спасало «черное золото» и теперь осиротело, одичало, умирало, не в силах подняться… «Я бы памятник поставил Крутому! — почти вслух произнес Галерин, и сердце его сжалось до боли. — Ты такая же жертва войны, как и люди, погибшие и искалеченные при защите Родины. Смерть Анатолия Иванькова и твоя погибель равнозначны …»

Алексей медленно спустился вниз по тропе. Мысли о гибели людей и природы по вине самого человека теснились в его голове… Наконец, он подошел к мосту. Но того мостика не было. Теперь здесь насыпан земляной вал — плотина, высотою метров семь, и лишь в теле плотины журчала еле живая струйка воды. Можно понять, почему берега были черными: сначала воду спустили, а потом водоем заперли высоченной стеной и налили нефти доверху. Берега поднялись метров на семь и замазутили все вокруг. Картина страшная! Жаль, такая красота загублена… Более пяти лет несчастное озеро пытается восстановить свою былую первозданность, свою прелесть, но безуспешно! Нефть — кровь Земли — запеклась в корнях, на коре деревьев и кустарников, на граните скал и в траве, обезобразила берег, изгадила роднички. Вода почернела, страшно тронуть ее рукой. Что случилось с тобой, жемчужина Северного Кавказа! Ты погибла если не навечно, то на сотню лет наверняка! Все здесь мертво, стало чужим и мрачным…

Глубоко раздосадованный Галерин пошел прочь по раздавленной автомобильными колесами и тракторами лесной дороге, ведущей к Ключевскому шоссе. Оглянувшись в последний раз, он прошептал: «Знал бы Миша Бережной, какая трагедия произошла в горах у озера Крутого, по-другому запел бы свои стихи».