Кинжальный огонь - [12]

— Прошу, пан сержант! — распахнул калитку поляк и показал, куда идти. Вошли, пулемет поставили посреди двора. Солдаты, как куры, уселись кто на дрова, кто на доски, а кто на скамью. Было видно, что они очень устали.

— Пан сержант! Почивать тамо будете! — хозяин показал на второй этаж и жестом пригласил Галерина войти в дом. Они поднялись по крутой лестнице наверх и вошли в обширное помещение. Это был великолепный зал, уставленный по всем стенам изысканной старинной посудой музейной редкости: тонко расписанные статуэтки из белой глины, фаянсовые чайные сервизы, инкрустированные золотом, вазы, часы, обрамленные художественным изваянием в бронзе или кафеле, барельефы, фигурки. На других стеллажах — деревянные поделки, ларчики, коробочки, рожки и прочие диковинки. Никогда и нигде Лешка не видел подобной красоты. Все сияло и золотилось, удивляло тончайшей росписью. Посредине огромной гостиной — круглый стол с резными ножками и венские стулья с бархатными сиденьями. Никакой другой мебели не было, лишь белоснежная голландская печь чуть выступала в зал и сияла золотыми розеточками…

«И это все для нас, солдат? — подумал Галерин. — Это здесь-то спать предлагают?» Гость ощутил неловкость и хотел отказаться, но старик дружелюбно отклонил сопротивление и стал сходить вниз. Спускаясь за ним, Галерин снова задумался: «Нет ли здесь подвоха? Может, специально выставлено, чтобы соблазнить, а потом уличить… Но нет! Человек не льстит, не заискивает и совершенно не боится нашего присутствия. Видно, что люди добрые от природы, открытые, гостеприимные…»

— Вот что, товарищи, — обратился командир отделения к солдатам, — здесь живёт богатая семья. Нам предлагают отдыхать в зале, где очень дорогая и красивая сервировка. Так вот приказываю: пальцем ничего не трогать! Люди нам доверяют! Чтобы был порядок… Располагаться головой к столу. Дневальный во дворе с оружием у пулемета. Смена через час. Первым заступает Закиров… Остальные — за мной!

Уже на ходу сержант добавил:

— Вон там уборная, да аккуратней!..

Пока отделение получало распоряжение на отдых, старик заволок два снопа овсяной соломы в зал и оставил их у стола. Теперь он стоял на крыльце своего дома, принимал парад входящих солдат, кланялся каждому и что-то говорил по-польски. Улеглись не сразу. Сложив вещмешки под стол, бойцы раздевались, озирались по сторонам и медленно обходили зал, любуясь красивыми вещами. Некоторые улыбались, как во сне, разглядывая невиданное творение рук человеческих. Но усталость брала свое: расстелив шинели на соломе, пехота падала и тут же засыпала, прижав к себе автоматы.

Прошло два часа. Дневальный Галимов подал команду троим заготовщикам получать завтрак. Бряцание котелков, фляжек прогнало сон. Люди стали подниматься, выходить во двор поплескаться свежей водичкой. На пороге гостиной появилась приятно одетая старушка в белом фартуке. Она держала огромную сковороду — жаровню — и искала подход к столу. Шагнув, поставила поддон, на него жаровню и положила на стол горсть изумительных золоченых вилок. Ушла молча, но вскоре вернулась с караваем душистого хлеба и горой соленых огурчиков. Зал наполнился захватывающим ароматом жареной картошки с луком и горячего хлеба. У солдат потекли слюнки!

— Дякуем, дякуем, — сказал Приходько по-украински. Однако, никто к столу не подошел и угощение не трогал. Знали, что запрещено. Ничего нельзя брать у поляков. Боялись провокаций: даст кринку молока, а потом заявит, что отобрали. Вот и докажи трибуналу, что это не так! Брали гостинцы, но при свидетелях… А как быть сейчас? Все свидетели. Угощают ведь! Но приказ есть приказ!..

Сержант Галерин показал ладонью: «Стойте!» Он позвал к столу хозяев и предложил вместе позавтракать.

Поляки отказались. Но старик догадался, что «пан сержант» боится отравления. Глянул на солдат, обидно сверкнул глазами, подошел к столу и вилкой наколол стопку картофеля, затем втолкнул в рот, вкусно пожевал и откусил половину хрустящего огурца. Проглотив пищу, хозяин улыбнулся и заговорил по-польски. Его озабоченность можно было понять.

Давно не евшие домашней пищи, да еще такой ароматной, как эта, солдаты еле сдерживали свой порыв.

— Свинцов! К столу! Распорядись поровну! — скомандовал командир отделения…

Как же это было вкусно!

— В царских хоромах, царскими вилками, царский обед! Вот это здорово! — воскликнул Бутенко. — Ешь, пехота, да помни доброту польских хозяев!

Солдаты улыбались, шутили и вмиг очистили сковороду, оставив три порции заготовщикам.

— А вот и каша пришла наша! Налетай, братва, на котелки! — весело объявил Багдасарьян. — Огурчики, картошка жареная, откуда?..

Все наелись вволю. Вышли во двор протирать оружие. Дневальные выносили солому. Приходько подошел к пожилым полякам и нежно пожал им руки:

— Дякуем, дякуем! — улыбался он.

Солнце светило по-осеннему.

ПРОЩАЙ, ДИМУРОВ

Третий стрелковый батальон стоял в густом заповедном лесу южнее Побъянице в полсотне километров от Лодзи. Осенний лес сбрасывал свой багряный наряд. Листва давно порыжела и резко отличалась от сосен. Было тихо, солнечно. Ночные холода заставляли ёжиться, искать тепло, проявлять находчивость, чтобы согреться. Здесь часто встречались лесные обитатели: зайцы, уже менявшие летние шубки на зимние, косули с растопыренными ушами, а вечерами раздавался рёв изюбров, идущих на бой. Поговаривали, что здесь даже зубры есть и много кабанов.