Кинжал всевластия - [2]

– Ножик! – зло повторил он. – Тебе лишь бы продать! Ты все готов продать, мать родную продашь, если хорошо заплатят!

– Ты мою мать не трожь! – набычился Михаил, но тут же удивленно спросил: – Ты чего, Степ? Сдурел, что ли? Ведь мы с тобой сколько лет вместе копаем… всегда все по-честному, поровну… никогда не собачились… Ты чего?

– Да я ничего… – опомнился Степан, поднимаясь на ноги. – Ну, пора идти, а то и правда до темноты не выйдем!..

– Клади сюда этот… кинжал. – Мишка дернул завязки мешка, где лежали сегодняшние находки – помятая фляга со свастикой, позеленевшая пряжка от ремня, стальной портсигар с гравировкой «1942» и эмблема войск СС – две молнии на темном фоне.

– Ну уж нет! – огрызнулся Степан, волком глянул на давнего приятеля и сунул кинжал за пазуху.

– Степ, да что с тобой? – Мишка посмотрел на него удивленно, покачал головой. – Устал ты, видно!..

Он закинул мешок на плечо, повернулся спиной к другу и зашагал по тропинке, перескакивая с кочки на кочку и обходя тускло блещущие оконца воды.

Степан шел за ним, и в душе его снова поднималось непонятное глухое раздражение. Он смотрел на стриженый затылок Михаила, на его красную обветренную шею, и в голове ворочались тяжелые, темные мысли, как валуны в быстрой горной реке.

Кинжал… нельзя его продавать. И отдавать никому нельзя. Этот кинжал лежал здесь шестьдесят с лишним лет, дожидаясь его, именно его, Степана. Это его вещь, его оружие. С ним его жизнь пойдет по-другому, и сам он станет совершенно другим человеком – сильным, смелым, значительным.

Почему-то ему привиделся скалистый утес, возвышающийся над бурным северным морем, а вверху, над утесом, – парящий в сумрачном небе белый орел…

Ему приходилось прежде находить оружие – пистолеты, гранаты, винтовки. Чаще – истлевшие, заржавленные, ни к чему не пригодные, но иногда, случалось, – и вполне сохранившиеся, боеспособные. Еще чаще попадались штыки и офицерские кортики. Но к тем находкам он относился совершенно спокойно, они не задевали его души, и Степан с легким сердцем продавал их Штандартену или другим скупщикам. Но с этим кинжалом дело обстояло совсем по-другому…

Нет, его никак нельзя продавать.

Конечно, Мишка будет недоволен, но кто его слушает? Ишь, как припустил – и не оглянется, не думает про друга…

И вообще – какой он друг? Так, попутчик… ему лишь бы побольше барахла накопать да продать подороже. Как только таких земля носит?

Степан сунул руку за пазуху – прикоснуться к рукоятке кинжала, погладить ее… Рукоятка неожиданно ловко легла в ладонь, пальцы обхватили ее, сжались…

Степан прибавил шагу, догоняя приятеля. Теперь он шел мягко, пружинисто и даже затаил дыхание, так что Мишка услышал его, только когда их разделял один шаг. Он удивленно оглянулся, округлил глаза, раскрыл рот и выдохнул:

– Ты что, Степ?

Степан резко выбросил руку вперед, взмахнул, всаживая лезвие кинжала за левое ухо приятеля.

Михаил вскрикнул коротко и мучительно, ноги его подогнулись, он упал на колени, неловко попытался подняться, но глаза помутнели, покрывшись смертной пленкой, и он тяжело повалился лицом в болотную жижу.

– Вот так… – проговорил Степан, отступая и не сводя глаз с мертвого тела. – Вот так…

Руки его дрожали, но рукоятка кинжала была по-прежнему крепко сжата в правой. Степан наклонился, вытер лезвие о мох. На зеленом остались темно-красные капли. Приглядевшись, Степан понял, что это вовсе не кровь, а спелые ягоды брусники. Он собрал их свободной рукой, жадно затолкал в рот, разжевал. На этот раз вкус совершенно не чувствовался – как будто жуешь мокрую бумагу.

В голове тяжело бухало, перед глазами плыли красные круги. Он дышал тяжело и шумно, как будто пробежал километр с полной выкладкой или разгрузил «КамАЗ» кирпича.

«Что же я сделал?» – подумал он удивленно, растерянно, но тут же почувствовал приятный холод металла в руке и сразу успокоился. Он сделал все правильно, сделал то, что надо. Теперь только осталось довести сделанное до конца.

Степан подхватил мертвое тело под мышки, поволок его по кочкам к большому окну темной воды, обрамленному блеклой болотной травой. Михаил сделался каким-то невероятно тяжелым, Степан пыхтел и напрягался. Труп зацепился за торчащий из земли корень, перевалился на спину.

Степан увидел широко открытые глаза друга и невольно отшатнулся, как от удара.

– Что я сделал! – прошептал он в ужасе, но снова перед глазами его возник мрачный утес на берегу бурного моря…

Степан сжал зубы, подтащил тело к краю болотного озерца, столкнул его в темную, мутную воду.

Вода глухо булькнула, по ее поверхности побежали неясные круги, и снова все затихло.

Катя проснулась от тревожного, тоскливого завывания машины «Скорой помощи» за окном. Рядом находится больница, наверное, опять какого-нибудь бедолагу везут в реанимацию. Спасут ли?.. Скорее всего, нет. А впрочем, на все божья воля, как говорит их библиотечная уборщица баба Зина.

Вой затих, Катя полежала немного, засыпая, и вот, когда побежали уже перед закрытыми глазами разноцветные узоры, как в детском калейдоскопе, и она задышала ровнее, в ушах раздался резкий крик, полный муки. Крик был такой явный, как будто человека мучили рядом, в соседней комнате. И такой ужасный, словно того, кто издавал этот крик, убивали, пытали, рвали на части.