Киноповести - [11]

Д е н и с о в. Дальше — текущие дела. Утверждение протоколов.

С е м е н. Давайте.

Ф а й в у ж и н с к и й (монотонно читает). «Шахтный партийный комитет второй капитальной постановил объявить строгий выговор с предупреждением Кускову, Трощенко, Дергачу и Краснухину за недисциплинированность. Исключить из рядов партии: Бойченко Павла, крепильщика, — как злостно отлынивающего от партучебы и недисциплинированного. Радько Степана, рабочего поверхности, кандидата партии, — как балласт. Бобылеву Ольгу, члена партии с девятнадцатого года, — как разложенку, Бобылева Матвея, забойщика, кандидата партии, — как балласт и за хулиганство. Просим бюро горкома утвердить». Нет возражений?

Б е л з а. Нет.

О л ь г а. Дайте слово!

С е м е н. Подожди. Сколько всего?

Ф а й в у ж и н с к и й (считает по протоколу). Восемь.

С е м е н. Только?.. Скажите, Файвужинский, что, Радько — брюнет?

Ф а й в у ж и н с к и й (резко). Я вас не понимаю.

Ф е д о р о в. Товарищ Примак интересуется, знаешь ли ты людей, которых исключаешь.

С е м е н. Были у них раньше взыскания? Или, может быть, наоборот — благодарности?

Ф а й в у ж и н с к и й. Сейчас… (Обращается к техническому секретарю.) Найди нам учетные карточки.

Секретарь открывает шкаф и, оставив руку на дверце, окидывает полки критическим взором.

— Учетные карточки… — бормочет он с сомнением. Захлопывает шкаф. В раздумье подходит к своему столу. Собирается открыть один из ящиков, но, видимо, решив, что и там их не может быть, влезает на стул и заглядывает на печку.

— Вот они…

Снимает основательно запыленный ящик без крышки, наполненный бумагами.

Файвужинский дунул на ящик; поднялось целое облако пыли.

— Апчхи! — чихает Файвужинский.

— Апчхи! — вторит Белза.

— Чхи! — Федоров отходит к окну.

Семен раскатисто смеется и вдруг сам чихает громче всех:

— А…пчхи!..

Подойдя к столу, Семен склоняется над ящиком. Улыбка исчезает с его лица. Он достает двумя пальцами из ящика одну запыленную и смятую карточку.

— Вот… например, Бобылев Матвей… Что он, по-вашему, за человек?

Ф а й в у ж и н с к и й. Я могу сказать о… (лицо Файвужинского вдруг морщится.) Ма-а…а… мат… а…апчхи… Я могу сказать о Матвее Бобылеве. Хотя он и ваш близкий знакомый. Он вчера в пьяном виде избил помощника рудоуправляющего! И раньше хулиганил…

С е м е н. А вы знаете, что в Долгушах нет забойщика лучше, чем он?

Файвужинский молчит.

— Так… А Ольгу Бобылеву за что?

О л ь г а. Дайте слово!

С е м е н. Потом. Кто хочет высказаться?

Файвужинский смотрит на Чуба. Тот кивает.

Ф а й в у ж и н с к и й. Кто такая Бобылева? Типичная разложенка. Если мы ее не исключили давным-давно, то это наша ошибка! Недисциплинированна, оскорбляет руководство при беспартийных… В доме у нее беспрерывные скандалы, дебош…

С е м е н. Ясно…

Ч у б. Дай слово!

Шепот среди членов бюро.

С е м е н. Говори.

Ч у б. Об Ольге Бобылевой, как о близком человеке, мне говорить тяжело… Я ее… люблю.

Все насторожились.

Ч у б. Но долг коммуниста заставляет меня сказать: как член партии она больше не существует.

У Ольги дрожат губы.

— Дай слово!

С е м е н. Погоди, Бобылева, ты была на бюро, когда тебя исключали?

О л ь г а. Нет!

С е м е н. Есть предложение протокола не утверждать, за отсутствие воспитательной работы и легкомысленное отношение к вопросам исключения поставить на вид членам бюро парткома… Таких, как Ольга и Матвей Бобылевы, мы от себя не отпустим! Пусть пересмотрят каждого человека еще раз. Кто за это предложение?

Большинство членов бюро поднимают руки.

— У тебя есть возражения, Чуб?

Ч у б. Я тебя понял, Примак… Тебе важно одно: подорвать мой авторитет. Любым способом!

С е м е н (неожиданно добродушно). Много же ты понял, дубовая голова…

На крыльце горкома, освещенный луной, дремлет Матвей. Стукнула дверь — заседание бюро окончено. Встрепенувшись, Матвей поднял голову.

Из дверей выходят Ольга и Чуб.

Ч у б. Ты на меня не в обиде, Ольга?

О л ь г а. Нет. Я же знаю — ты все честно сказал, как думал… Давай руку.

Удивленный Чуб протягивает руку.

— На прощанье.

Ч у б (выдергивает руку). Брось психовать!

О л ь г а. Нет, Васенька… Верно — конец. Насовсем.

Она вдруг обнимает его за шею, быстро целует в губы.

Матвей тактично кашлянул. Чуб вздрогнул и оглянулся.

О л ь г а (грустно). Эх ты… Стыдно стало? Конечно — увидят люди, скажут: член партии, а целуется… И с кем? Прощай, Вася.

Она отворачивается. Чуб, ссутулившись, уходит.

М а т в е й. Оля, ну как? Исключили нас?

О л ь г а. Нет.

Раздается шум голосов. На улицу выходят остальные члены бюро. Семен задерживается возле Матвея, молча смотрит на него.

Матвей широко улыбается.

С е м е н. Рано ты заулыбался. Что же вы творите, братья-разбойники? Окна бьете, на людей кидаетесь… Силу некуда девать?

Матвей смущенно засопел, но улыбаться не перестал.

К ним подходит почтальон, протягивает Семену телеграмму.

— А я-то дома у вас стучу… Думаю — спит крепко.

— Сегодня не разбудили, — улыбается Семен.

Вскрывает телеграмму и читает ее при свете луны, потом с досадой рвет и садится на ступеньки крыльца.

Матвей косится на обрывки телеграммы.

— Чего зажурилися, Семен Петрович?

Семен поднимается.

— Да вот с садовником все… Не отдает Стукалов.