Кино, вино и домино - [26]

– А вы просили?

– Вы забыли принцип российского зека? Не верь, не бойся, не проси!

– А при чем тут зеки?

– А разве я не зек в нашем кинематографе? Посмотрите, сколько лет запрещали мои фильмы.

– Когда это было? С тех пор вы уже все награды получили…

– Не все! А кто мне вернет мою молодость? – прищурившись, спросил он.

– А мне? – ответила Ольга, не желая отдавать ему статус особо пострадавшего.

– А вам зачем? Вы же добрая. Вы же всех любите, всех спасаете! А современный художник стоит ровно столько, сколько денег вложили в его раскрутку. Так вот, в меня никто ни копья не вкладывал!

Начав петь, Массимо уже не мог остановиться, как Кобзон. Народ встал вокруг их стола, пьяно подпевая. Кто-то принес гитару. Начался полный шабаш. Ольга оглянулась. Сзади за столом сидел носатый хозяин гостиницы в белых штанах, возле него, опередив Олесю, таращила глаза Вета в дольчегаббане с красноречиво спущенной бретелькой. А рядом курил сигару спорящий о чем-то с Лерой и Джакопо обманувший их сегодня голубоглазый водитель!

– Смотри! – дернула она Наташу. – Невероятно! Этот водила сидит с ними за одним столом!

– Семья! Не то что у нас… – Наташа перевела грустный взгляд на стол, где прежде сидела мечущая громы и молнии Даша с зеленым попугаем на плече, а теперь об этом напоминала только забытая на стуле черная шаль, подмигивающая стразами.

Ольга оглянулась. Круговая панорама вполне отвечала буйному полусамодеятельному пению Массимо. Шиковский обнимался с молоденькой журналисткой. Народный кинокритик Сулейманов мурлыкал с Печориной, держа за руку «золотую рыбку». Андрей Николаев мимо ритма вальсировал с зависшей на нем Олесей.

Инга, как волк над ягненком, склонилась над растерянным Русланом Адамовым, курящим свою знаменитую черную трубку. Ашот Квирикян шептал на ушко своей Куколке такое, что она чуть не падала лицом в тарелку от хохота. Ванька-дворянин что-то озабоченно рисовал на салфетке супругам Голубевым и подсевшей Гале Упыревой.

– Ванька, видимо, пытается продать Гале дворянство, – заметила Ольга.

– Обломится! Галя патологически скупа. Да и потом у нас есть женщина, у которой все эти штуки за полцены. – Без ревнующей сестры Наташу уже не так интересовал Картонов. – И там можно купить не только дворянство. Там еще три вида орденов и какие-то ельцинские грамоты. Олюсик, малыш, они их чемоданами крали, прямо с подписями. У моего соседа такая висит над камином.

– Зачем? – изумилась Ольга.

– Дизайн. И иностранцев очень впечатляет…

Ольге страшно надоел Массимо. Она подумала, что лишних во всем зале только двое, она и Руслан Адамов. Остальным было весело, и они знали, зачем находятся в этой какафонии вместо того, чтобы бродить по ночному берегу моря. Но подойти к Руслану было невозможно. Инга стояла над ним, как сторожевая овчарка над нарушителем границы.

Прочитав Ольгины мысли, Наташа тревожно сказала:

– Олюсик, малыш, посмотри, Инга опять лезет к нему. А главное, опять пьет! Я не понимаю, как человек может пить два дня подряд, не переставая. Я бы умерла на ее месте! Это добром не кончится!

Местные мужчины в черных костюмах расслабленно сидели за отдельными столами, не смешиваясь с фестивальцами. Было видно, как им хочется активнее участвовать в общем празднике, но они не знают, как вписаться. И наблюдают за русскими женщинами, но пока не представляют, как начать знакомиться.

Подошла Лиза, зашептала в ухо пьяным голосом:

– Оля, это беспредел! Дашка рыдает в номере, что она платила за «Хрустальные слезы», а Васька будет трахать не ее, а Наташку. Ты ведь согласна, что это нечестно?!

– А почему она за них платила? – Ольга поняла, что Лиза выпила столько, что сейчас проболтается.

– Ну как почему? Министерство культуры отказалось, сказало, что Васька Картонов шут гороховый, что они закажут призы серьезному скульптору. А Дашке хотелось показать, что Васька у нее в кармане сидит и оттуда членом помахивает! А ей за такое никаких денег не жалко! А где это можно сделать, кроме «Чистой воды», чтоб сестра увидела?

– Лиз, если Картонова сегодня кто и возбуждает, то только Бабушкин и Борюсик, которым он садится на хвост, чтобы завтра покрутиться в Риме по полезным людям, – предупредила Ольга.

– А может, Дашку отправить с ними? Иначе она выпьет из меня остаток крови! Я меж двух сестер, как меж двух огней.

– Так иди и скажи ей, чтоб вытерла сопли и пристроилась к экипажу. Васька ведь ни слова по-английски, пусть Дашка изображает его продюсера… – Ольга знала, что Картонову очень нравится, когда поклонники начинают заниматься его делами.

А еще подумала, что в Наташе, даже если бы она очень захотела затащить его в постель, не было Дашиного драйва, ее экспансии и остервенелого желания немедленно получить все, что может получить человек ее социальных параметров. Наташа была простая и понятная, как сковородка.

А Даша читалась не сразу. Мир для нее, как и для сестры, выглядел серией товаров и услуг, которые она могла либо оплатить, либо потребовать. Но процесс потребления производился с такой остервенелостью, что на первый взгляд казалось, что за ним стоит какая-то серьезная цель, в то время как целью был он сам. Василий Картонов никогда не видел подобных персонажей в своем деревенском детстве и был из тех, кого завораживает непонятное.