Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - [9]

Хотя первое, что услышала Полина, едва ступив на порог окружкома, – как раз снаряжающего культ-просветпоход на реку Казым: «Вы живы?» Будничный вопрос – будничный ответ. Нет, дескать, умерла, а теперь пришла за вами. Узнав мельком, что бронепоезд гражданской войны назвали в ее честь «Полина-революция», понимаешь, что Полина не шутила. Революция мертва – к 1930-м она перекроила себя в свою противоположность, в «государственное строительство» – и пришла забрать своих ангелов на край света и дальше.

Каждый из них носит имя реального участника казымских событий, но это, так сказать, земные имена. Товарищам они кажутся: кто председателем Березовского райисполкома, кто начальником «интегрального товарищества» (такая контора, пушнину заготавливает). Но в каждом из них скрыт один из духов, «элементов», как сказал бы Люк Бессон, революции. У каждого из этих духов есть исторический прототип, не столько выламывавшийся из рамок реальности, сколько эти рамки выламывавший по своему титаническому капризу.

Пантеон прототипов подобран с чувством и вкусом истории. Полина – и уполномоченная обкома, и Лариса Рейснер, гениальный летописец и певец революции, которую современные публицисты – мстят, демоны, за красоту, юность и дар – превратили в персонажа пошлых сплетен. Чекист Иван – еще и Арсений Авраамов, писавший симфонии для заводских гудков, пароходов и паровозов. Чекист Захар – немного скульптор Степан Эрьзя. Предисполкома Петр – Эйзенштейн, которому мексиканские повстанцы, озабоченные, чтобы на экране все было как в жизни, волокут на съемочную площадку отрезанные головы. Завкультбазой Смирнов – Освальд Глазунов, однажды узнавший, что его театр, московский латышский революционный театр «Скатуве», стал призраком: труппу расстреляли в одночасье. Человек-Франкенштейн по имени Николай – тот, что из «интегрального товарищества», – Никифор Тамонькин, зодчий первого советского крематория и певец гигиенического огненного погребения. На окраине фильма появился еще и человек, похожий на Льва Термена, но оказался контриком, хотя и очаровательным. Таких не берут в ангелы.

Мятеж, очевидно, вызвали экономические причины: коллективизация, то да се. В «Ангелах» он носит культурный и магический характер. Магический – поскольку Полина вызвала на поединок местную богиню. Культурный – поскольку революция была культурной даже в большей мере, чем социальной. Экономику преобразовывали по уже прописанным рецептам. А вот порывы вырвавшихся на свободу гениев предсказать не мог никто. Ленин уж точно не думал ни о башне III Интернационала (Владимир Татлин), ни о городе Сатурнии, кольцом опоясывающем Землю (Виктор Калмыков), ни об экранизации «Капитала» (Эйзенштейн).

В концентрации гениев-утопистов в годы революции было что-то нечеловеческое. Алексей Лосев, говоря о гениях Ренессанса, употреблял термин «титанизм»: он уместен и тут. Но ангелы – не столько титаны, сколько дети. И пространство они не ломают. Пространство – вот загадка фильма. Оно ненавязчиво, но радикально изменчиво, словно лепит само себя, как из пластилина. Разговор, начавшийся в одном измерении, может продолжиться в совсем ином. Кажется, что вообще ни одна сущность не имеет завершенной формы. Наверное, такое движение пространственных пластов – главная метафора революции, не подчиняющейся даже ангелам, не то что людям.

Атака на Перл-Харбор (Isoroku) Япония, 2011, Изуру Нарусима

Фильм «Командующий объединенным флотом Исороку Ямамото» вышел под обезличенным названием «Атака на Перл-Харбор». Наверное, чтобы зрители не перепутали с одноименным фильмом Сэйдзи Маруямы (1968). Тогда адмирала играл великий Тосиро Мифунэ, теперь – Кодзи Якусо, тоже выразительный: «Я знаю, что у меня страшная рожа, но матросам это нравится!»

Ямамото возводил на себя напраслину: вовсе и не страшная у него рожа, разве что в разгар сражения пучит и таращит глаза. Но режиссеру нужен контраст между грозной рожей и трепетным сердцем героя.

Даже странно, что фильмы о нем снимают раз в сорок лет, а не чаще. Редкой души человек был адмирал Ямамото (1884–1943). Храбрый воин потерял два пальца на руке еще при Цусиме, всеми силами боролся против союза с Гитлером и Муссолини, означавшего втягивание его родины в мировую войну. Разделял, как выпускник Гарварда, глубочайшее уважение императора Хирохито к западной цивилизации. Его сердце обливалось кровью, когда уважаемые американцы как варвары закидали в 1942-м Токио зажигательными бомбами. Не только полководец, но и философ, он изрекал афоризмы, которым позавидовал бы сам Чапаев: «Война – сложное дело»; «Долг солдата – прекратить войну, которую он развязал».

Молодые журналисты почтительно внимали его урокам литературного мастерства. Простые люди, услышав его имя по радио, склоняли колени в молитве и поднимали в кабачках стаканы за его здоровье. Тараня палубы вражеских авианосцев, летчики счастливо улыбались, посвящая свои жизни адмиралу. Деревенская старушка-мама просила его избегать сквозняков и обещала, когда сойдет снег, прислать с оказией его любимые сласти.

Гитлер тоже очень ценил адмирала. Ямамото – единственный иностранец, посмертно удостоенный Рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами.