Кимоно - [96]

— Если леди так грустно, — начал он, получив накануне соответствующие предписания от Фудзинами, — зачем леди остается в этом доме? Переменить дом — переменить заботы, говорим мы.

— Но куда могу я уйти? — беспомощно спросила Асако.

— У леди есть хорошенький дом на берегу реки, — напомнил Танака, — леди может ждать там два месяца, три месяца. Потом придет весна, и леди почувствует себя опять совсем веселой. Даже я в зимнее время чувствую в душе печаль. Это часто бывает так.

Быть совсем одной, избавиться от ежедневных обид и жестокости — это уже само по себе было бы счастьем для Асако.

— Но позволит ли мне уйти мистер Фудзинами? — спросила она боязливо.

— Леди должна быть смелее, — сказал советчик. — Леди не пленница. Леди может сказать: я ухожу. Но, может быть, и я сумею уладить это дело для леди.

— О, Танака, пожалуйста, пожалуйста, сделайте это. Я так несчастна здесь.

— Я найму повара и горничную для леди. А я сам буду сенешалем!

Мистер Фудзинами Гентаро и его семья пришли в восторг, услышав, что их план так хорошо приводится в исполнение и что они могут так легко отделаться от стесняющей их родственницы. «Сенешалю» было сейчас же поручено присмотреть за подготовкой дома, в котором еще никто не жил с тех пор, как он переменил владельцев.

На следующий вечер, когда Асако разостлала два матраса на золотистых циновках, зажгла огонь в квадратной жаровне и обе девушки легли рядом под тяжелыми ватными одеялами, Садако сказала кузине:

— Асако-сан, я думаю, вы не любите меня теперь так, как любили прежде.

— Я всегда люблю тех, кого я полюбила раз, — сказала Асако, — но ведь теперь все переменилось.

— Я вижу, ваше сердце меняется быстро, — горько сказала кузина.

— Нет, я пыталась измениться, но я не могу этого. Я старалась стать японкой, но не могу даже изучить японского языка. Мне не нравится японский образ жизни. Во Франции и в Англии я была всегда веселой. Я не знаю, смогу ли быть когда-нибудь веселой опять.

— Вам следовало бы скорее быть благодарной, — отвечала Садако сурово. — Мы спасли вас от вашего мужа, человека жестокого и развратного…

— Нет, теперь я уже не верю этому. Мой муж и я, мы всегда любили друг друга. Это вы, люди, стали между нами и разделили нас коварной ложью.

— Как бы то ни было, вы сделали выбор. Вы захотели стать японкой. Вы никогда уже не можете быть англичанкой снова.

Фудзинами гипнотизировали Асако этой фразой, как гипнотизируют курицу чертой, проведенной мелом. День за днем она звучала в ушах, устраняя всякую надежду убежать из страны или получить помощь от ее английских друзей.

— Лучше, если бы вы вышли замуж за японца, — продолжала Садако, — чем оставаться старой девой. Почему не выйти замуж за Ито-сан? Он говорит, вы нравитесь ему. Он умный человек. У него много денег. Он привык к иностранному образу жизни.

— Выйти замуж за мистера Ито? — в страхе вскричала Асако, — но у него уже есть жена!

— Они разведутся. Это нетрудно. У них даже нет детей.

— Я скорее умру, чем выйду замуж за кого-нибудь из японцев, — убежденно сказала Асако.

Садако Фудзинами повернулась к ней спиной и притворилась спящей; но еще долго в эту темную, холодную ночь Асако слышала, как она беспокойно ворочалась.

Приблизительно около полуночи Асако услышала, что ее зовут по имени:

— Аса-сан, вы не спите?

— Да, а что такое?

— Аса-сан, в вашем доме, у реки, вы будете одна. Вам не будет страшно?

— Я не боюсь, когда я одна, — отвечала Асако, — я боюсь людей.

— Смотрите! — сказала кузина. — Я даю вам это.

Она вынула из-за пазухи своего кимоно короткий меч в шагреневых ножнах, который Асако видела уже раз или два прежде.

— Он очень стар, — продолжала она, — он принадлежал родным моей матери. Они были самураями рода Сендаи. В старой Японии каждая благородная девушка носила с собой такой меч, потому что она говорила: лучше смерть, чем бесчестие. Когда наступало время умереть, она вонзала его сюда, в горло, не очень резко, но сильно надавливая. Но сначала она связывала вместе ноги «обидоме», шелковым шнурком, которым вы закрепляете ваш оби. Это для того, чтобы не разошлись очень бедра: не следует умирать в нескромной позе. Так, когда генерал Ноги совершил харакири на похоронах императора Мейдзи, его вдова убила себя таким мечом. Я даю вам мой меч потому, что в доме у реки вы будете одиноки, — и разное может случиться. Я больше не могу воспользоваться этим мечом для себя самой. Это меч моих предков. Я теперь уже не чиста. Я не могу пользоваться им. Если я убью себя, я брошусь в реку, как обыкновенная гейша. Я думаю, вам все-таки лучше выйти замуж за Ито. В Японии не хорошо иметь мужа; но не иметь мужа — это еще хуже.

Глава XXVI Одна в Токио

Выйдя из тьмы,

Темной дорогой

Ныне иду я;

Светит мне издали

Месяц над горной вершиной.

За несколько дней до Рождества Асако переселилась в свой собственный домик. Быть свободной, уйти от наблюдающих глаз и шипящих языков, иметь возможность гулять по улицам, посещать лавки как независимая японская леди — все это было таким непривычным для нее наслаждением, что на время она даже забыла, как она несчастна в действительности и как необходимо ей, чтобы с ней был по-прежнему Джеффри. Только по вечерам сознание небезопасности подымалось вместе с речными туманами и воспоминание о предостережениях Садако проникало в одинокую комнату вместе с холодной струей зимнего воздуха. И тогда Асако вспоминала о маленьком мече, спрятанном на ее груди так, как, говорила Садако, принято носить его. Или же она испытывала потребность не быть одной и звала Танаку, чтобы он развлек ее и скоротал время своей неудержимой болтовней.