Кимейский певец - [4]

И Старец, встав на затекшие ноги, прошел лестницу, иссеченную в скале людьми стародавних времен и, достигнув высокого места, где раскинулся город Иссия, без труда узнал дом богатого Мегея.

Начало показалось ему благоприятным, так как кровь недавно зарезанных быков вытекала наружу, и разносился далеко запах горячего жира. Он переступил порог, проник и обширный чертог пирования и, коснувшись рукой алтаря, приблизился к Мегею, который делал распоряжения слугам и резал говяжьи туши. Гости уже расселись вокруг очага и радовались в предвкушении обильной пищи. Много было среди них и царей и героев, но гость, которого Мегей хотел чествовать на этом пиру, был одним из царей хиосских, в поисках многих богатств долго проплававший в море и натерпевшийся много. Звали его Ойней. Все сотрапезники смотрели на него о восхищением, потому что он, как некогда Одиссей богоравный, спасся из несчетных крушений морских, делил на островах ложе волшебниц и привез сокровища. Он рассказывал свои странствия, свои труды и, одаренный хитрым умом, приплетал небылицы.

По лире, которую Старец, носил у бедра, опознав в нем певца, богатый Мегей ему молвил:

— Милости просим! Какие песни ты сказывать можешь?

Старец ответил:

— Я знаю о ссоре царей, причинившей ахейцам несчетные беды, и знаю приступ на стены. И песня эта прекрасна. Знаю еще, как обманут был Зевс, о посольстве и о похищеньи убитых. И это прекрасные песни. Знаю еще я шесть раз шестьдесят прекраснейших песен.

Этим путем он хотел дать понять, что знает их много. Но числа их не знал.

Богатый Мегей возразил насмешливо.

— Бродячие певцы, в надежде на добрый обед и богатый подарок, всегда говорят, что знают много прекраснейших песен, а на деле выходит, что помнят они всего-то немного стихов и, их повторяя, утомляют уши царей и героев.

Старец искусно ответил:

— Мегей, — сказал он, — ты славен своими богатствами. Знай же, что сколько быков и телиц гонят твои пастухи пастись по горам, столько же мне ведомо песен.

Мегей, подивившись уму Старца, сказал ему ласково:

— Надобен разум немалый, чтобы вместить столько песен. Но скажи мне одно, верно ли все, что известно тебе про Ахиллеса и про Улисса? Ибо бесчисленна ложь, которую сеют об этих героях.

И певец ответил:

— То, что я знаю об этих героях, мне передал мой отец, а ему — сами бессмертные музы, ибо встарь музы в лесах и пещерах являлись певцам богоравным. Я же к старым сказаниям лжи ни одной не прибавил.

Так говорил он и был осторожен. Тем не менее, у него вошло в привычку добавлять с детства к заученным песням стихи, взятые либо из других песен, либо найденные в собственном сердце. Иногда он сам сочинял почти что целые песни, но не признавался, что они его создания, опасаясь, что это вызовет неудовольствие. Герои просили его петь предпочтительно древнейшие повести, которые ими считались записью слова богов, а новейших они остерегались. Поэтому, излагая стихи, созданные собственным: умом, он тщательно скрывал их происхождение. А там как он был очень хорошим поэтом и точно следовал установленным правилам, стихи его ничем не разнились от стихов его предков, им они были подобны и мерой и красотой и были от рождения достойны бессмертной славы.

Богатый Мегей не был лишен рассудительности. Догадавшись, что Старец хороший певец, он предоставил ему почетное место у очага и сказал ему:

— Старец, когда утолим мы наш голод, спой нам, что ты знаешь про Ахиллеса и про Одиссея. Старайся пленить слух гостя моего, Ойнея, потому что он премудрый герой.

А Ойней, долго блуждавший по морю, спросил у лирника, знает ли он о странствиях Улисса. Но возвращение героев, сражавшихся под Троей, было еще окутано мраком, и никто не знал, чего натерпелся Улисс, носясь по бесплодному морю.

Старец ответил:

— Я знаю, как Одиссей богоравный вошел на ложе Цирцеи, и как он Циклопа провел хитроумной уловкой. Женщины между собой об этом складывают сказки. Но возвращение героя в Итаку сокрыто певцам. Одни говорят, что он, воротясь, вступил в обладание супругой и именьем своим, другие, что он прогнал Пенелопу, допустившую на ложе свое женихов, а сам он, постигнутый гневом богов, без отдыха блуждал средь народов с веслом на плече.

Ойней отвечал:

— Я узнал в странствиях своих, что Улисс умер, убитый рукою сына своего.

Тем временем Мегей раздавал гостям говядину и каждому поднес приличный кусок. Ойней много хвалил его за это.

— Мегей, — сказал он ему, — по всему видно, что ты привык пиры задавать.

Быки Мегея откармливались душистыми травами, растущими по горным склонам. Мясо их от этого насквозь прониклось ароматом, и герои никак не могли им насытиться. А так как Мегей непрестанно наполнял глубокий кубок, который он затем передавал гостям, трапеза затянулась до позднего часа дня. Никто не запомнил такого прекрасного пира.

Солнце готово было спуститься в море, когда пастухи, охранявшие на горах стада Мегея, явились за своей долей мяса и вина. Мегей оказывал им честь за то, что они пасли стада не лениво, как пастухи в долинах, но, вооружась бронзовыми копьями и опоясавшись латами, чтобы защищать быков от нападений азиатских племен. И они были подобны царям и героям, которым равнялась их доблесть. Двое вождей их вели — Пеир и Фоант, которых хозяин поставил над ними, как храбрейших из них и самых разумных. И правда, нельзя было себе представить мужей более прекрасных. Мегей приветствовал их у своего очага, как знаменитых защитников своего достояния. Он дал им мяса и вина, сколько хотели.