Кимейский певец - [2]

Городские старейшины накануне прислали его, как почетный дар певцу. Он обрадовался, увидев его. Стоя и испустив глубокий вздох из груди своей, иссушенной годами, он вынул из-под туники, вместе с несколькими головками чеснока, остатком своего деревенского ужина, подарок, полученный им от Эгейского царя, — камень, упавший с небес и весьма драгоценный, так как он состоял из железа, но настолько маленький, что из него нельзя было сделать наконечника копья. Он принес еще камешек, подобранный на дороге. Камешек этот, если посмотреть на него с известной стороны, казался подобием человеческой головы. И Старец сказал, показав его Меланфо:

— Смотри, женщина, как этот камень похож на кузнеца Пакора; не без божьего изволения может явиться такое великое сходство камня с Пакором.

И когда старая Меланфо полила воды ему на руки и ноги, чтобы смыть пыль, покрывавшую их, он схватил обеими руками бычий окорок, отнес его на жертвенник и принялся разнимать. Будучи мудрым и предусмотрительным, он не позволял готовить пищу ни женщинам, ни детям, а по примеру царей, сам жарил мясо убитых животных.

Тем временем Меланфо вздувала огонь очага. Она дула на поленца сухих дров, пока некий бог не охватывал их пламенем. Когда огонь запылал, старик, бросил в него разрезанное мясо, поворачивая его бронзовой вилкой. Присев на корточки, он вдыхал едкий дым, наполнявший палату и вызывавший слезы из глаз, но душа его этим не возмущалась, и потому что он привык к нему, и потому, что дым этот был признаком изобилия. По мере того, как твердость мяса уступала непобедимой силе огня, он подносил куски ко рту и, медленно раздробляя их истершимися зубами, насыщался в молчании. Стоя о бок с ним старая Меланфо наливала ему черного вина в глиняную чашу, совершенно подобную той, какую он отдал богу.

Утолив голод и жажду, он спросил, все ли благополучно в доме и хлевах. Потом он справился о шерсти, напряденной за время его отсутствия, о сырах, поставленных на лубки, и об оливках, созревших для давильни. И подумав о том, что он владеет малым достатком, промолвил:

— Герои на лугах своих откармливают целые стада быков и телок. Они владеют великим числом красивых и сильных рабов, двери домов их сделаны из меди и слоновой кости, а столы их гнутся под тяжестью золотых кратеров. Сила сердец их дает им богатства, которые порой у них сохраняются даже и на склоне дней. В юности своей я, конечно, был равен им в мужестве, но не имел ни коней, ни колесниц, ни слуг, ни даже доспехов, достаточно крепких, чтобы равняться с ними в боях и стяжать в них золотые треножники и прекраснейших женщин. Тот, кто сражается пешим и оружием слабым, тот много врагов не убьет, потому что сам опасается смерти. Поэтому, сражаясь под городскими стенами в безвестной толпе слуг, я ни разу не мог принести богатой добычи.

Старая Меланфо ответила:

— Война дает людям богатство. Она же его отнимает. Киф, отец мой, в Милате владел дворцом, и стадам его не было счета. Но вооруженные люди взяли все и убили его. Сама я была уведена и рабство, но со мной обращались не плохо, потому что я была молода. Вожди меня приняли на ложа свои, и ни разу я не терпела нужды в пище. Ты мой последний хозяин и самый бедный.

Она говорила без радости, но и без скорби.

— Меланфо, жаловаться на меня ты не можешь: я мягко с тобой обходился. Не упрекай меня в том, что не скопил я большого богатства. Есть богатые оружейники и кузнецы. Те, кто искусны в делании колесниц, извлекают прибыль из своей работы. Гадатели получают большие дары. Но горька жизнь слагателей песен.

Старая Меланфо сказала:

— Жизнь многих людей горька.

И, тяжело ступая, вышла из дому с невесткой взять дров из сарая. Стоял тот час, когда непобедимый солнечный зной удручает людей и животных, заставляя и птиц умолкать в неподвижной листве. Старец простерся на цыновке, закрыл лицо и заснул.

Пока он спал, мало сновидений посетило его, и были они ни причудливей, ни прекрасней сходивших на него ежедневно. В сновидениях являлись ему образы людей и животных. Он узнавал в них тех земнородных, которые жили когда-то на этой цветущей земле, и, утратив сияние дня, покоились под могильным холмом; он приходил к убеждению, что души умерших носятся в воздухе; но нет у них силы, и тщетной тени подобны; сны же научили его, что есть тени и зверей и растений, видимых во сне. Он был уверен, что мертвые, бродя по Аиду, сами создают свой образ, потому что некому другому этого сделать, кроме кого-нибудь из тех богов, которые тешатся обманом слабых людских разумений. Но, не будучи гадателем, он не умел различать правдивые сны от обманных и, утомясь исканием разгадки смутных видений ночи, он сомкнутыми веками равнодушно следил, как они проходят мимо.

Проснувшись, он увидел, что кимейские дети, которым он преподавал музыку, и поэзию, так же, как ему преподавал их его отец, почтительно выстроились перед ним. Среди них были и оба сына его невестки. Некоторые из детей были слепы, потому что в певцы предпочтительно определяли тех, кто за отсутствием зрения не был способен ни к полевым работам, ни к следованию за героями в войнах.