Киллер для Айболита - [4]

— Ну попадись мне еще! — прошипел он, с ненавистью глядя на меня, и похромал прочь, повинуясь команде продолжавшего надрываться в крике начальника.

— Держите, уйдет ведь! Ах, мать вашу! — орал тот, тыча пальцем в быстро удаляющуюся от нас фигуру.

Не выдержали нервы у одетого не по сезону парня. Именно он сорвался с места и задал стрекача, надеясь, видимо, избежать таким образом общения с хамоватыми представителями закона. А может, у него были другие причины сорваться в спринте, судить не берусь. Далеко убежать ему все равно не дали. Предусмотрительно оставленная у входа в зал ожидания засада сделала свое дело, и вскоре парень уже вопил на весь аэропорт, требуя адвоката и выказывая недюжинные знания блатного жаргона.

— Совсем, козлы, оборзели! — сказал, блестя лысиной, стоявший поблизости от меня респектабельный господин с физиономией потомственного интеллигента в пятом поколении, — Ты-то как, брателло? Все путем?

— Ага, — кивнул я, не зная, чему следует удивляться больше: милиции, орудующей словно банда отпетых уголовников, или пассажирам рейса 773, повально владеющим феней.

— Молодой человек, вы окончательно решили сорвать нам посадку?! — упругий живот вновь принялся настырно толкаться мне в спину.

Я обернулся. Похоже, толстяк относился к счастливой категории людей, не обращающих внимания на чужие проблемы. По крайней мере, сцена, только что развернувшаяся на глазах владельца живота, никак не повлияла на его желание поскорее добраться до заветного окошка. И я по-прежнему оставался основной помехой на его пути. Усмехнувшись, я сунул в карман документы и отошел от стойки, уступая ему место.

Салон самолета «А-310», в котором мы обосновались через несколько минут, сгладил впечатление от неприятного происшествия. Я с удивлением разглядывал широкие проходы и непривычно удобные кресла, так непохожие на плоды гениального творчества отечественных авиадизайнеров. Усевшись, я вытянул ноги, откинулся назад и улыбнулся. Грешен, люблю комфорт; и кресло самолета, пусть даже пассажирское, всегда повышает настроение; предвкушение разбега и скольжения в воздухе заставляет кровь бежать быстрее по сосудам и острее чувствовать радости бытия. Но небо люблю еще больше. В общем, я ерзал в кресле, весьма довольный собой и предстоящим путешествием. Хорошенькая попутчица могла бы стать настоящим украшением перелета, рассудил я, озираясь по сторонам. Ехидная старуха Судьба, решив, видимо, что и без того достаточно баловала меня в последнее время, ухмыльнулась в ответ беззубой улыбкой. С попутчицами в салоне было напряженно. А хорошенькие вообще напрочь отсутствовали. Кругом мелькали все больше мужские особи, с неторопливым достоинством обживающие салон. Между ними, правда, вертелась американская бабуля, но знакомство с ней не входило в мои планы даже под угрозой расстрела. Исключив таким образом немногочисленных женщин из списка кандидатур на обольщение, я успокоился и отвернулся к иллюминатору, разглядывая чахлые березки, растущие на границе аэродрома, и пытаясь отыскать в душе хотя бы намек на чувство ностальгии, вызванное близкой разлукой с Родиной.

Ностальгию, признаться, я так и не ощутил; зато уловил сильнейший запах рома, волной накрывший меня и окружающее пространство в радиусе ста метров. Вслед за этим послышался звук плюханья и смачного соприкосновения чьего-то мощного тела с заскрипевшим креслом; «А-310» вздрогнул, качнулся — и кто-то уверенно спихнул мою руку, мирно покоившуюся на подлокотнике моего же, заметьте, кресла, обосновав там свой локоть. Я не стану утверждать, что кресла в «А-310» широки, как двуспальный диван. Но тем не менее в них вполне можно устроиться, не пихая при этом окружающих. Я повернулся, морщась от все усиливающегося запаха «Баккарди», и с возмущением уставился на дерзкого нарушителя территориальных границ и моего спокойствия. Потом крепко закрыл глаза и принялся считать про себя до десяти; при этом я искренне надеялся, что навестившая меня галлюцинация пройдет сама собой. Куда там! Вновь распахнув ресницы, я уперся взглядом в зрачки своего соседа, тоже расширившиеся в немом изумлении.

— Ты? — радостно пробасил он, тыча меня пальцем в грудь, как будто нельзя было обойтись без фамильярностей.

— Нет, — буркнул я, — это не я.

— Да? — удивился сосед. — А похож!

Он захлебнулся смехом, чрезвычайно довольный собственным остроумием. Ром выплеснулся из бутылки, залив его руку и золотые часы его, но он не обратил на это внимание, продолжая самозабвенно похрюкивать и отравлять атмосферу ароматом спиртного. При этом он весьма ощутимо толкал меня локтем в бок, призывая, видимо, разделить с ним радость неожиданной встречи. Я плюнул с досады и отвернулся. Путешествие, еще недавно блиставшее всеми цветами радуги, разом утратило для меня свое очарование.

Нет, я, конечно, подозревал, что мир, в котором мы живем, несколько тесноват. Но то, что он тесен до такой степени! В смеющемся типе я с неудовольствием признал Стрижа. В моей прошлой жизни, с которой я недавно окончательно покончил, мне доводилось иметь кое-какие дела с его боссом, городским смотрящим от воров по кличке Калач. Тогда-то мы и свели знакомство со Стрижом, который после очередной ходки в зону числился то ли правой, то ли левой рукой Калача. Воспоминания о том, каким образом я это знакомство прекратил, заставило меня опасливо покоситься на него. Черт знает, что там у Стрижа на уме. Сейчас вот просмеется, поставит аккуратненько бутылку с ромом и придушит меня здоровенными ручищами, синими от наколок, в отместку за то, что я попрощался с ним в прошлый раз коварным ударом ниже пояса. Тем более что на достигнутом я тогда не остановился, и Стрижу пришлось не один день ждать, пока сойдут разноцветные синяки и прочие следы моих ботинок.