Кикудзиро и Саки - [21]
А когда после бдения остались только близкие родственники, Масару заплакал и не мог остановиться. Сразу после этого началась пресс-конференция. Поэтому желание «запустить» новую шутку, чтобы все говорили: «Да, конечно, он потрясающий артист, настоящий комик», незаметно улетучилось.
По ходу разговора я чувствовал, что комментаторы программ о жизни артистов все время пытались заставить меня плакать. Помню, как одна репортерша с каким-то странным, фальшиво участливым лицом все ко мне приставала с вопросами…
Я оглянулся и увидел рядом еще одну репортершу, которая плакала по-настоящему.
«Чего это она?!» — подумал я, и в тот же момент ком подступил к горлу.
И все. Слезы полились градом, и успокоиться я не мог. Эти репортерши просто меня «сделали», какой стыд! Я чувствовал себя как боксер после нокаута. Так хотелось покрасоваться, придумать новый эстрадный номер на тему смерти родительницы, но ничего из этого не вышло.
После похорон были просьбы провести еще одну пресс-конференцию, но я почувствовал, что снова попаду в нокаут, и отказался.
Я потерпел поражение как артист, но зато потом мне многие говорили, что кадры с моими рыданиями им очень понравились. Мол, «если человек, который постоянно говорит всякие гадости, может так плакать, значит, на самом деле он совсем не плохой». Говорили, что многие женщины тоже проливали слезы из сострадания ко мне.
Диктор Фукумицу смотрел телевизор в Хаконэ и тоже из сочувствия пустил слезу. А потом решил, что пойдет на похороны, и буквально ринулся в Токио. Ведущий Кокура, говорят, во время программы расплакался и сказал: «Давайте все позвоним своим матерям!»
То есть я понял, что мои слезы принесли неплохой результат, но зато от попыток СМИ «выдавить слезы из читателей и зрителей» меня буквально стошнило. Я специально сбрасывал вес для съемок следующего фильма, а про меня судачили: «Такэси-сан так похудел от переживаний». Неся фото покойной матери, я поменял положение рук на уровне груди, это тоже попало на телеэкран, а комментатор сказал: «Посмотрите, Такэси-сан все время обнимает свою мать».
Мне не часто приходилось бывать на похоронах, но я всегда удивлялся странным вещам, которые там происходят. И особенно оттого, что похороны — мероприятие весьма серьезное, любые необычные происшествия кажутся еще более невероятными. Эта несуразность, разрыв с действительностью часто становятся основой комедии, и если бы не существовало фильма режиссера Итами, я сам бы снял комедию о похоронах.
В день бдения у гроба покойной в Токио лил жуткий дождь и все время гремел гром. Тут мой брат Масару вдруг и говорит дрожащим голосом:
— Это мамаша. Это точно мамаша гневается.
А самый старший брат рассердился и отвечает ему:
— Она не сёгун Тайрано масакадо[16], чтобы гневаться. Ты что несешь, в это время года гроза обычное дело!
Во время ночного бдения разыгралась страшная гроза. И на этот раз Масару тоже все приговаривал: «Ну, мамаша, ну дает!»
Чем можно объяснить его поведение? Ведь он ученый, редактор институтского научного журнала.
Все время до начала похорон он слонялся из угла в угол как неприкаянный, добавляя неразберихи к всеобщей суматошной деятельности:
— Эй, Такэси! Надо сходить в местную управу, ты пойдешь?
— Нет, я не могу!
— Что же делать? Что мне говорить?!
— Ты скажи, что Такэси собирался сам прийти, но если бы он пошел, началась бы шумиха и все такое. Вот я и пришел вместо него. Нормально будет, правда?
— Пойдет, конечно. Да, еще в полицейское управление надо «барашка в бумажке» отнести. Сколько надо положить, как думаешь?
— А я почем знаю?
Но зато за день до бдения Масару вдруг заявил:
— Слушай, я часов на пять отъеду…
Я удивился:
— Какие еще пять часов?
— У меня лекция.
— Ты что, какая еще лекция? — Я продолжаю гнуть свое. — Я четыре или пять программ отменил на телевидении, и ничего…
А он словно не слышит. Опять говорит:
— Ты уж извини, никак не смог перенести…
Вернулся Масару с букетом, явно полученным от студентов.
Пока его не было, приходил какой-то странный тип. Он все мялся у входа, а когда сестра его спросила: «Вы к кому?», он вдруг ответил:
— Да я с Футоси учился с начальной школы до старших классов.
Сестра спрашивает, мол, кто такой Футоси.
— Я думал, что в иероглифе его имени была еще одна черточка, и называл его Футоси,[17] — отвечает этот тип.
Сестра никак не могла успокоиться, все доказывала ему, мол, как же так? Неужели бывают люди, которые за восемь-девять лет учебы в одном классе не могут узнать правильное имя своего одноклассника?
Пока она все это говорила, он зажег курительную налочку на алтаре и со словами «Передавайте Футоси привет» удалился.
Так никто и не понял, откуда взялся этот странный человек.
Из-за того, что на похоронах появляются всякие непонятные люди, когда принесли букет от премьер-министра Обути, братья решили, что это чья-то шутка. Когда же узнали, что это на самом деле букет от премьер-мини-стра, братья мои очень обрадовались. Потом стало известно, что, решив отправить цветы, Обути-сан долго раздумывал, не создаст ли это дополнительного беспокойства. Вот какой чуткий премьер-министр оказался.
Эти три рассказа одного из самых популярных режиссёров Японии… были изначально опубликованы в 1987 г., предшествовав, таким образом, первому фильму («Жестокий полицейский», 1989 г.) и самым экстремальным телевизионным выступлениям, однако сделаны они из одного материала — это детство и юность самого Китано…В них видны истоки его резкого и личного стиля, они дают возможность глубже понять его поздние фильмы, с их сухим юмором и задумчивой сентиментальностью.Дональд Ричи, «The Japan Times»Такэси Китано — культовый актер и кинорежиссер, самая знаменитая персона в японском кинематографе последних десятилетий.
Биография самого влиятельного и авторитетного режиссера современной Японии Такеши Китано, рассказанная им самим и записанная французским журналистом Мишелем Темманом, очень похожа на сценарий к еще не снятому фильму культового режиссера. Это по-настоящему захватывающее повествование, полное внутреннего драматизма и сумасшедшей энергетики, присущей мастеру.Предельно честный рассказ Китано станет истинным откровением для его поклонников и наконец приоткроет завесу тайны над жизнью одного из самых закрытых киногениев современности.
В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.
«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
Книга Павла Парфина «Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме» — провинциальный постмодернизм со вкусом паприки и черного перца. Середина 2000-х. Витек Андрейченко, сороколетний мужчина, и шестнадцатилетняя Лиля — его новоявленная Лолита попадают в самые невероятные ситуации, путешествуя по родному городу. Девушка ласково называет Андрейченко Гюго. «Лиля свободно переводила с английского Набокова и говорила: „Ностальгия по работящему мужчине у меня от мамы“. Она хотела выглядеть самостоятельной и искала встречи с Андрейченко в местах людных и не очень, но, главное — имеющих хоть какое-то отношение к искусству». Повсюду Гюго и Лилю преследует молодой человек по прозвищу Колумб: он хочет отбить девушку у Андрейченко.