Кикимора болотная - [16]

— Но куда? Куда он придет? В мою конуру? Он же сразу меня разлюбит, как только увидит нашу нищету. Ты же не знаешь, как мы живем! У нас в прихожей стоит шкаф шестьдесят четвертого года.

— Пусть думает, что это антиквариат.

— Мама и папа спят на железных кроватях с дурацкими набалдашниками на спинках.

— Железные кровати опять в моде, и как раз с этими дурацкими набалдашниками.

Жанна схватилась за голову:

— Да нет! Нет! Это невозможно. На полах вместо ковров половички из кусочков ситца.

— И это очень модно.

— А на кухне радиоприемник времен Черчилля, велосипед брата Кольки висит на стене в туалете, а в ванной! Боже! Чего там только нет: тазы, доски, гантели Петьки, скейт Сережки, и бабушкин медный таз — опять же на стене.

Только ванны там нет, а так все есть. Все, что давно пора выбросить. Это не квартира, а трущоба!

Жанна, разрисовывая ужасы своей квартиры, пришла в гораздо большее отчаяние, чем я, знающая толк в жизни. Было очевидно, что нужны веские аргументы. И они у меня были.

— Зато у вас много детей, — с преувеличенным восхищением воскликнула я.

— Михаил, как единственный ребенок в семье, это поймет и позавидует. Не бойся, он не разлюбит тебя. Богатые мужчины за это не разлюбят. В худшем случае будет любить как прежде.

— А в лучшем?

— Полюбит еще сильней, — компетентно пообещала я.

— Почему?

— Да потому, что он будет счастлив. Он сможет дать тебе то, чего катастрофически не хватает в твоей жизни. Не об этом ли мечтают настоящие мужчины? Михаил будет счастлив твоим счастьем и очень горд. Обязательно отведи его туда, где все предметы обихода развешаны по стенам.

Жанна несколько успокоилась.

— Это правда? Это точно мне не повредит? — шепотом спросила она, видимо, в компенсацию за свой отчаянный крик.

— Конечно, милая. Как говорила моя бабуля, покойная Анна Адамовна, умей извлекать добро из зла и пользу из вреда. Только представь, твой Михаил во всем блеске своего богатства входит в дом, где велосипеды и тазы на стенах и лоскутные половички на полах. Он даже помыслить не мог, что в наше время такое возможно. И посреди этой нищеты стоишь ты — прекрасная, юная, чистая, свежая — и сгораешь со стыда! Как думаешь, что ему сразу захочется сделать?

Жанна лишь пожала плечами и призналась:

— Не знаю.

— Ему сразу захочется на руках вынести тебя из этого убожества и осыпать… Ну, уж не знаю, чем он там захочет тебя осыпать, но, поверь моему опыту, обязательно чем-нибудь достойным. Абсолютно уверена, он проявит щедрость.

В дальнейшем так и получилось. Жанна послушалась меня и окончательно завоевала сердце Михаила. Он пришел в ее дом, с должным уважением отнесся к ее родителям, испросил их благословения, а потом увез ее в свой рай и долго-долго целовал ее пальчики, за что-то просил прощения и клялся, что никогда и ни в чем она больше не будет нуждаться.

Я даже прослезилась, когда услышала все это. Тонкий душевный порыв, исходящий от мужчины, я не могу воспринимать хладнокровно. Это умиляет меня почти как медведь, танцующий на задних лапах.

— И когда же теперь свадьба? — спросила я, прикладывая к глазам платочек.

— Завтра он представит меня своей матери, — ликуя, сообщила Жанна. — И я ее очень люблю.

— Уже?

— Да, хотя ни разу ее не видела.

— Вот и не спеши, — посоветовала я и задумалась.

Жанна с улыбкой наблюдала за мной и ждала, что я еще скажу.

— Значит, представит матери? — спросила я минуту спустя. — А почему только матери? А отцу?

— Об отце он ничего не говорил.

— Но у него есть отец. Я это точно знаю. Раз о нем не было речи, значит, дело плохо.

Моя наивная Жанна в недоумении хлопала глазами. Она еще не знала, что женщина с любимым мужем зачастую получает и … свекровь. Не буду выдавать никаких эпитетов, потому что свекровь сама по себе является эпитетом. Уж я-то знаю. Их у меня было (и эпитетов, и свекровей)… Впрочем, чур меня, чур. Даже и вспоминать вредно.

— Жанна, — сказала я. — Если Михаил собирается представить тебя матери и даже не вспоминает об отце, это значит только одно: мать для него самый главный человек в его жизни. Тридцать лет, а Михаилу именно столько, она жила на своем высоком пьедестале. Она прочно обосновалась там и вряд ли захочет потесниться. Следовательно, тебе предстоит тяжелая жизнь. Я огорчена.

Жанна испуганно посмотрела на меня и спросила:

— И что же мне делать?

— Ах, как жаль, что я не знаю твоего Михаила. Уже этого было бы мне достаточно. Но в любом случае она — подруга моей Тамары, а это говорит о многом. Радует и то, что ты ужилась со мной, следовательно, уживешься и с чертом. Но я хочу тебе счастья, а эта его мать кого хочешь заставит валяться у своего пьедестала. Я это чувствую. Придется брать инициативу в свои руки. Что Михаил знает обо мне?

Жанна опешила.

— Ничего? А почему же такая растерянность? Бедняжка потупилась, покраснела и пролепетала что-то нечленораздельное. Это меня насторожило.

— Ну? Признавайся, Жанна, что ты успела отмочить?

— Я сказала, что ты моя тетя, — призналась она и втянула голову в плечи, словно я собиралась ее бить.

Будто я когда-нибудь кого-нибудь била… по голове. Будто нет для этого более подходящих органов.