Кхитайская печатка - [11]

Учитель вдруг прищурился, и Конан понял, что он плохо видит.

– Кто ты? – спросил он, пытаясь разглядеть киммерийца. – Почему ты стоишь, когда все сидят? Я не помню твоего голоса.

– Я сижу, – заверил его Конан. Когда он поднялся на ноги, ему пришлось пригнуть голову, чтобы не удариться о притолоку.

– Кто ты такой? – снова повторил каллиграф.

– Я киммериец, я пришел с севера.

– Ты хочешь изучать каллиграфию?

– Скажи мне сперва, почтенный, правильным ли был мой ответ!

– Твой ответ совершенно верен, и тебе надлежит заниматься не с начинающими, но с продолжающими учебу. Ты уже близок к просветлению.

Конан поморщился, пользуясь тем, что учитель не видит этой гримасы.

– По правде сказать, почтенный, я пришел сюда не учиться. Я разыскиваю каллиграфа-кхитайца по имени Тьянь-По. Это мой друг.

– Ты действительно друг достопочтеннейшего Тьянь-По? – вскричал наставник. – О, это великая честь! Теперь мне понятно, почему ты так легко разгадал мою притчу!

– Ты прав, – признал Конан. – Этому научил меня Тьянь-По. И судя по твоему возгласу, ты знаешь, где он находится.

– Сейчас он занят в храме, – строго произнес учитель. – Но ты можешь подождать его снаружи. Когда он освободится, он выйдет, и вы встретитесь. Но помни: если ты замыслил недоброе по отношению к учителю По, бойся! Боги здешних храмов хорошо оберегают своих верных слуг.

– Ничего дурного я не замыслил, – твердо произнес Конан. – Благодарю и прощай.

Он покинул класс не без облегчения. Слишком уж низко нависал разрисованный золотыми звездами деревянный потолок. Как будто сидишь в норе.

Зато сады, окружающие храмы, пришлись киммерийцу по душе. Здесь было где укрыться – и от любопытных глаз, и от жары. Густая зелень источала приятный пряный аромат, пестрые цветы прятались среди листьев. Обезьянки верещали где-то наверху, перепрыгивая с ветки на ветку. Несколько раз на голову Конана роняли плоды и сломанные палки. Привыкший бродить по джунглям, киммериец отнесся к этому вполне равнодушно.

Одна из бойких обезьянок заметила нового человека и, ловко перебирая лапами, спустилась вниз. Она бесцеремонно схватила киммерийца за одежду и принялась теребить.

– Уйди, – сердито сказал варвар, отталкивая крошечные цепкие пальчики. – Ах ты, попрошайка! У меня все равно ничего нет. Видишь?

Зверек обиделся. На пушистой мордочке, забавно похожей на человеческую, появилось грустное выражение. Обезьянка отвернулась, вытянула губы трубочкой и быстро-быстро зашлепала ими, как будто собралась заплакать. Конан протянул руку, чтобы погладить се, по обезьянка вскочила и быстро запрыгнула на ствол ближайшего дерева. Вскоре оттуда в киммерийца полетели ветки и гроздья сорванных листьев.

– Вот вредина! – Конан погрозил обезьянке кулаком.

– Воюешь со священными животными? – послышался голос за спиной у киммерийца.

Варвар резко обернулся. Тьянь-По, неунывающий, все такой же моложавый, с забавными длинными тонкими усами, свисающими из углов рта, поглядывал на своего знакомца с легкой усмешкой.

– Они тут назойливы, но незлобивы. В других храмах дела обстоят хуже. Например, кое-где поклоняются крокодилам…

– И гигантским змеям, – закончил Конан. – Благодарю за то, что напомнил. Я побывал в тех краях. Вынужден признать, что на моей совести не одно из этих очаровательных и несомненно священных существ.

– Знаю, – вздохнул Тьянь-По. – Мне передавали, что ты меня разыскивал.

– Да? – Конан чуть удивленно приподнял брови. – Быстро же тут разбегаются слухи!

– Они скачут быстрее, чем обезьяны, – с комически-серьезным видом подтвердил кхитаец. – Храмы похожи на рассадники старых дев. Никто так не любит сплетничать, как священнослужители и военные. В Кхитае об этом знают. А в Киммерии, похоже, нет.

– Это потому, что в Киммерии каждый уважающий себя воин одновременно сам себе священнослужитель и главнокомандующий, – проворчал Конан. – Мы не такие цивилизованные, как вы. У нас все просто.

– Ох, Конан! – вздохнул Тьянь-По. – А ведь ты пришел ко мне не просто так.

– Может быть, я собираюсь изучать каллиграфию? – возразил киммериец.

Он чувствовал себя довольно глупо, потому что действительно обиделся па обезьянку. Но очень уж этот зверек напоминает человека… по крайней мере, некоторых знакомых Конана – точно.

– Сомневаюсь! – засмеялся Тьянь-По. – Ты ведь не умеешь писать!

– Зато я воин, – заявил Конан. – Знаешь притчу? Два воина соперничали друг с другом и вот они решили перед поединком обменяться письмами…

Тьянь-По с серьезным видом выслушал притчу, покивал.

– Ты делаешь большие успехи. Начальный этап изучения каллиграфии, можно считать, тобою пройден.

– Ладно, не смейся. – Конан снял с плеча мешок. – Я принес кое-какие вещички, а с ними – и весьма любопытную историю. Мне кажется, ты – один из немногих, кто в состоянии разгадать эту загадку.

– В таком случае, нам следует отправиться в Беседку Глубоких Размышлений, – решил кхитаец. – Очаровательное место. Тебе понравится.

Конан выразил гримасой сомнение в этом, однако подчинился и пошел следом за кхитайцем в глубь сада. Беседка Глубоких Размышлений представляла собой павильон, сплетенный из толстой медной проволоки и увитый ползучими растениями. На полу лежали циновки, разрисованные лотосами. Такие же лотосы цвели в маленьком пруду, посреди которого красовались пять или шесть камней. То и дело какая-нибудь бойкая лягушка выскакивала на камень и принималась громко исполнять песнь во славу любви и природы. Не ее вина, если некоторым людям не нравилось ее пение. И поэтому здесь было запрещено швырять в лягушек камнями. «Кто мудр и в состоянии понять сущее, тот оценит радость даже такого ничтожного существа, как лягушка. Кто лишен мудрости, тот должен воспитывать в себе терпение, ибо от терпения произрастает понимание», – гласило Учение. Тьянь-По не преминул предупредить Конана.