КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - [29]

Разумеется, эти хлопоты ни на йоту не увеличили служебную нагрузку главного начальника дежурств Цвигуна, эту работу за него выполняли подчиненные. Сам же он, отличаясь огромными габаритами, по-прежнему обедал несколько раз в день, а потом неторопливо беседовал с сердобольными врачами из Кремлевской больницы, вызванными в служебный кабинет.

Все его телефоны на это время отключались, кроме одного, красного, стоявшего на специальной подставке с надписью: «Брежнев».

Именно им воспользовался Генеральный секретарь многомиллионной армии коммунистов для того, чтобы выразить свое восхищение кинолентой «Семнадцать мгновений весны».

— Сеня, поздравляю с отличным фильмом! — без всяких предисловий изрек он ставшую моментально известной фразу, отчего Цвигун едва не расплылся в улыбке.

«Но разве Цвигун создал этот фильм?» — удивитесь вы.

С точки зрения КГБ — да. Потому что он был главным куратором фильма по линии комитета, который в табели о рангах стоит значительно выше «Мосфильма». Поэтому Брежнев ничуть не ошибся, позвонив именно ему.

Имя Цвигуна значилось и в титрах фильма как главного военного консультанта, хотя и под псевдонимом Мишин, но инициалы сохранены подлинные — С. К. Консультационная же работа его оказалась совсем не сложной: пару раз съездить на киностудию в сопровождении большой свиты, пройти по ее павильонам, а затем возглавить застолье. Гонорар за такое «руководство» бывал весьма крупным, соответствующим чину.

В ту пору невозможно было себе представить, что Семен Цвигун умрет страшной смертью, принужденный к самоубийству не кем иным, как его старым приятелем Брежневым. Уж что там произошло между ними, не знаю, но главный идеолог страны Суслов, слывший почему-то большим аскетом, сказал Цвигуну так:

— Ты нам больше не нужен, тебе остается только застрелиться! — и пригрозил большими неприятностями в случае, если он не последует его совету.

После этой беседы Цвигун дня три пребывал в своем кабинете, никого не принимая, и, наконец, спустил курок…

КГБ тут же распустил слух, что Цвигун стал жертвой собственной принципиальности, якобы возмутившись вдруг тем, что дочь Брежнева меняет у частных лиц рубли на доллары, что считалось в те времена преступлением. Но почему же тогда он не занялся гораздо более крупными злоупотреблениями эпохи застоя, хотя бы, к примеру, многомиллионными узбекскими махинациями с хлопком? Тем более, что любая дочь, пусть даже самого Генерального секретаря, — недостаточно серьезный противник для первого заместителя Председателя КГБ.

Хоронили Цвигуна без особых почестей. Церемония прощания проходила в клубе КГБ и руководил ею начальник пограничных войск Матросов, который был ниже Цвигуна по чину. Из его надгробного спича следовало, что Цвигун — всего лишь писатель, а не второе лицо в КГБ: по моде тех лет тот действительно опубликовал пару рассказов из партизанской жизни, написанных кем-то из агентов-писателей и даже включенных в программу русских школ Азербайджана. В ней Цвигун фигурировал как выдающийся писатель Семен Днепров. Такую весьма лестную для самолюбия услугу ему оказал давний приятель-чекист Гейдар Алиев, ставший главою Азербайджана…

Но в описываемое время Цвигун был еще в силе, и никого не посещала мысль о его предстоящем конце По его приказу часть сотрудников разведки была обязана дежурить на Курском вокзале, неуютном, огромном и плохо пахнувшем, откуда при каждой возможности мы старались выйти на улицу.

Особенно нелепо чувствовали мы себя ночью, сидя на скамьях в пустом зале ожидания, откуда милиция выгоняла всех безбилетников, и одних только нас почтительно обходя стороной.

Взрывы в метро приписали армянским террористам, и наша задача состояла в том, чтобы к прибытию ереванского поезда заполонить перрон и тщательно оглядывать прибывших пассажиров на предмет выявления подозрительных лиц. Выходящие из вагонов пассажиры, среди которых армян было совсем мало, смотрели на нас с почтительным удивлением, страхом, и лишь некоторые понимающе улыбались. Мы же делали вид, что не замечаем этого…

Затем мы возвращались в зал ожидания.

Но оперативная работа разведки проводилась не только на перроне и в зале ожидания Часть из нас была отряжена в камеру хранения, для просмотра оставляемых там вещей, причем не только с целью обнаружения взрывчаток, но и всего того, что может заинтересовать органы КГБ и в первую очередь — антисоветской и религиозной литературы, которая сегодня совершенно открыто продается с лотков. Не только «зловредные» писания Сахарова и Солженицына, но даже Библия, написанная несколько тысяч лет назад, считалась серьезным криминалом и могла существенно подпортить жизнь любого человека, окажись она в его чемодане. Тот факт, что к Екклезиасту, например, обращался в своем творчестве наш великий поэт Пушкин, ни в малейшей степени не мог бы послужить смягчающим вину обстоятельством. Этот вопрос вообще никого не интересовал, хотя все чекисты и чтили Пушкина — но только в общем, безотносительно к Библии.

Чего уж говорить о воззваниях подпольных баптистов! Они бы вызвали ажиотаж страха и торжества в вокзальном отделении КГБ.