КГБ против СССР. 17 мгновений измены - [198]
Спрашивал С.Е. Кургинян: «Уже через два часа после первого объявления ГКЧП стало ясно, что это провокация со стороны параллельных структур, созданных в ряду путчистов. Очевидно: они не пытаются установить чрезвычайное положение, они играют. Игры накладываются друг на друга, параллельно действует группа, созданная в российских структурах, действуют группы в армии и комитете. Там играли три или четыре группы»[822]. «Так называемый переворот, предпринятый ГКЧП, абсурден, и это наводит на размышления.
Версию о непрофессинализме организаторов путча принять не могу. Кроме того, мы имеем дело не с классическим путчем, когда власть захватывает лихой командир дивизии, а с согласованными совместными действиями людей, занимающих столь высокое положение, что им и не надо было разрабатывать каких-то новых идей. Достаточно было включить кнопку схем, которые годами разрабатывались в штабах и отделах наших ведомств, как, впрочем, и любых других сколь угодно демократических стран.
Машина не могла не сработать 19 августа. Следовательно, ей просто не дали команду.
Речь идет о политической акции, в худшем случае — о политической интриге, а не о захвате власти всерьез. Всерьез власти никто не брал. И не хотел брать. А вот чего хотели, чего добивались — это вопрос. Информации для точного ответа нет»[823];
спрашивала «Независимая газета»: «По тому, как был проведен путч, создается впечатление, что его организаторы — кретины. Это вступает в противоречие с тем, что в нем принимал участие КГБ, имеющий в таких делах немалый опыт»[824];
спрашивала «Комсомольская правда»: «Что может быть лучше плохого путча?»[825] и «Почему сказав „А“, Крючков не сказал „Б“?»[826], это — с намеком на группу «А» и на сделанные первые шаги, но за ними не последовавшие иные;
спрашивала «Литературная газета»: «Что же все-таки произошло в августе?»[827];
спрашивала и газета «День»: «Роль шефа КГБ в событиях августа не поддается однозначному толкованию. По его приказу случилось форосское затворничество президента. Именно он, если верить бывшему вице-премьеру Щербакову, сообщил главе правительства о тяжелой „болезни“ М.С. Горбачева, о скоплении боевиков вокруг Кремля и предложил ввести чрезвычайное Положение. Но после образования ГКЧП Крючков словно бы „умывает руки“: подчиненный ему могучий аппарат все три смутных дня пил чай в ожидании указаний и не ударил палец о палец, чтобы восстановить законность и порядок в стране. (…)
Ряд представителей консервативной оппозиции видит за нерешительностью шефа КГБ его сговор с М.С. Горбачевым: он готовил не путч, а инсценировку путча, призванную выявить и устранить политических противников президента»[828].
Даже стопроцентно свои выражали полное недоумение: «…Я никогда и в мыслях не допускал, что человек его калибра мог ввязаться в столь бездарную акцию. (…)
Много позже я испытал шок, узнав, что он был участником „любительского“ путча против М.С. Горбачева в августе 1991 года. (…) Я гораздо меньше был шокирован попыткой переворота, чем той опереточной манерой, в которой она проводилась»[829].
И даже ЦРУ — если принять за истину их версию — оказалось в неведении, по крайней мере, в мемуарах Р. Гейтс вспоминал те часы так: «Казалось, что успех путча неизбежен, если принять во внимание, как развивались события в СССР в последнее время. (…) Но к утру у нас в Вашингтоне появилось ощущение, что что-то не то, чего-то в московском путче не хватало. Почему по-прежнему работали телефоны и факсы и в Москву и из Москвы? Почему почти не изменилась рутинная жизнь? Почему не была арестована демократическая „оппозиция“ — ни в Москве, ни по стране? Как этот новый режим допустил, что оппозиция забаррикадировалась в здании парламента, и туда свободно приходили люди? У нас появилась мысль, что, может быть, организаторы путча не смогли собрать все свои силы…»[830].
Еще?! Думаю, достаточно.
В ответ услышали невнятное, что-то типа: «Все я вам не рассказал и все равно ничего не скажу!» Даже по сию пору — 17 лег спустя! — никому, никогда, ни при каких обстоятельствах, он ничего не скажет, хотя иногда и может что-то пообещать[831], ибо при его информированности цена болтливости может быть его жизнь. Даже несмотря на то что прошло столько времени…
А вот один иностранец кремленолог (кстати, автор биографии Андропова) прояснял ситуацию: «The Coup That Failed»[832], что в переводе на человеческий язык означает: «Удачный ход, чтобы потерпеть неудачу». Эх, хорошо сказал, шельмец. Одно слово: «nation security & intelligence»!
Но ни в одном ситуационном анализе тогда так и не прозвучало: а что делал КГБ? К этому пришли уже позже… Лишь много-много лет спустя появится полный, всесторонний и точный ответ; информация к размышлению от Проханова: «С каждым годом зловещая тайна ГКЧП всё отчетливей проступает сквозь ворох разноцветного мусора, который, в целях маскировки, творцы „великого заговора“ набросали на роковое событие. Осенние астры, торчащие из пушек язовских танков. Прелестные барышни, залезающие в люки броневиков, дарящие любовь очарованным солдатам. Рок-концерт на ступенях „Белого дома“ с наркотическими музыкантами и толпой. Идиот-виолончелист, бегавший по „Белому дому“ с автоматом Калашникова. Все это „революционные комиксы“, наспех раскрашенные либеральной пропагандой. Легковесные „конфетти“, брошенные в глаза потерявшим Родину людям.
