Кэтрин - [29]
Из рассказа о лондонской эпопее мистера Брока читатель уже получил некоторое представление об его приятеле мистере Макшейне. Достойный прапорщик не отличался особой твердостью ума, равно как и нравственных принципов; на первом пагубно отразились бедность, пристрастие к вину и удар по черепу, полученный в сражении при Стинкерке; что же до последних, то они у мистера Макшейна не водились и в лучшие времена. Когда-то он и в самом деле был прапорщиком в армии; но давным-давно пропил и проиграл свой чин вместе с надеждой на пенсию; и как он с тех пор ухитрялся существовать, никому не было известно, в том числе и ему самому, — то было одно из ста тысяч чудес нашего города. Кто из нас не насчитывает среди своих знакомцев десятка подобных людей? Не понять, откуда берется у них время от времени чистая сорочка, — как им удается никогда не быть трезвыми, кто отводит от них постоянную угрозу голодной смерти. Жизнь их — непрерывная цепь чудес; каждый завтрак — загадка, каждый обед — непостижимая тайна; каждая ночь под крышей — дар Провидения. Если у вас или у меня, сэр, завтра не будет шиллинга, кто нам даст его? Разве нам мясник отпустит баранью котлету бесплатно? Разве прачка станет даром стирать и крахмалить наши сорочки? Как бы не так! Косточки, старой ветоши — и то не дождешься. Даже те, кто, как мы, покуда не испытывает нужды [51] (дай бог, чтобы так было и впредь!), даже и они дрожат при мысли, что когда-нибудь придется бороться с ней, зная, как велика опасность пасть в этой борьбе.
И оказывается — напрасно, сэр. Вовсе не так это просто, умереть с голоду. Голод — это совершенные пустяки, когда к нему привыкнешь. Я знавал людей, для которых он был основным занятием, и даже прибыльным. Наш друг Макшейн долгие годы только и делал что голодал; и что же? При этом он жил совсем не плохо, может быть, даже лучше, чем того заслуживал. Обедал он определенное или, точнее, неопределенное число дней в неделю, спал где приведется и напивался не менее трехсот раз в год. Было у него два-три знатных знакомца, которые его иногда выручали деньгами и которых он, случалось, тоже выручал, — как, о том мы не будем говорить. Были и другие, которых он донимал беспрестанно; и, чтобы отвязаться, его сегодня угощали обедом, завтра давали ему крону, а иной раз ненароком дарили трость с золотым набалдашником, которая прямой дорогой отправлялась в заклад. Оказавшись при деньгах, он шел в кофейню; когда же снова оставался без гроша, один бог знает, в каких тайных трущобах находил он себе ночлег и пропитание. Чуть что, он хватался за шпагу, и, будучи трезвым, а еще лучше слегка под хмельком, отлично управлялся с нею; в похвальбе и вранье не знал себе равных; росту в нем было шесть футов пять дюймов без каблуков; вот и все его главные приметы. Он и в самом деле побывал в Испании в качестве волонтера, сумел даже отличиться в бою, но заболел горячкой и был отправлен на родину голодать, как голодал допреж того.
Но мистер Макшейн, подобно корсару Конраду, [52] на тысячу пороков имел одну добродетель — уменье хранить верность тому, кто был его нанимателем в данное время; рассказывают — к чести его или не к чести, судите сами, — что некий лорд послал его однажды избить одного roturier[53], ставшего его милости поперек дороги в любовных делах; и когда последний пытался уйти от расправы, предлагая ему денег больше, нежели было предложено лордом, Макшейн отказался наотрез и исполнил поручение со всей тщательностью, как того требовал долг чести и дружбы. Прапорщик сам любил повествовать об этом случае с немалой долей самодовольства; а когда, после поспешного бегства из Лондона, они с Броком занялись своим мошенническим промыслом, он с готовностью признал Брока старшим и начальником, звал его не иначе как майором, и во всем ему подчинялся, ошибаясь только спьяну или по глупости. Откуда-то взялось у него представление, — быть может, не вовсе безосновательное, — что нынешнее его занятие есть та же военная служба и находится в полном соответствии с законами чести. Грабеж называл он захватом трофеев, а виселица была в его глазах жестоким и подлым злоупотреблением со стороны противника, за которое тому следовало не давать спуску.
