Кэтрин - [25]

Оставалось решить, кто повезет послание; выбор пал на долговязого алебардщика, который, видимо, был вторым по чину в отряде, предводительствуемом капралом Броком. Товарищи называли его то прапорщиком, то даже капитаном или просто мистером Макшейном; а иногда в шутку именовали «Носачом», намекая на выдающееся положение, которое занимала в его лице эта черта, — или же «Дылдой», по тем самым причинам, которые заслужили подобное прозвище первому Эдуарду. [42] Итак, мистер Макшейн вскочил на Хэйсову лошадь и отбыл из Вустера, предоставив всем постояльцам «Трех Грачей» нетерпеливо дожидаться его возвращения.

Ожидать его можно было не ранее следующего утра, томительной оказалась для мистера Хэйса его nuit de noces [43]. Подали обед; мистер Брок и двое его сотоварищей, согласно уговору, сели за стол вместе с новобрачными. За обедом последовал пунш, который тоже пили всей компанией, а там дошло дело и до ужина. Впрочем, ужинать стал лишь один мистер Брок — два других джентльмена предпочли дым своих трубок и общество хозяйки на кухне.

— Не такое уж это веселье, согласен, — заметил экс-капрал, — и не так бы следовало джентльмену проводить свою брачную ночь; но ничего не поделаешь, голубчики мои, — кто-нибудь должен с вами оставаться, а то нỳ как вам вздумается высунуться в окошко и закричать, и уж тогда беды не оберешься. Один из нас должен здесь быть, но мои друзья любят на ночь выкурить трубочку, так что придется уж вам потерпеть мое общество, пока кто-нибудь из них меня не сменит.

Читатель вряд ли полагает, что если троим людям случилось, хоть и поневоле, вместе коротать ночь в трактирном помещении, то они, надувшись, рассядутся по углам, не обмениваясь ни словом, ни взглядом. Напротив того: мистер Брок с галантностью старого вояки не щадил усилий, чтобы развлечь своих пленников, и с помощью выпивки и беседы старался скрасить их временную неволю. Правда, с новобрачным его попытки большей частью пропадали даром; пить мистер Хэйс пил, и даже усердно, но что до беседы, то из него словечка нельзя было вытянуть; пережитый испуг, мысль об участи, ожидающей его в случае, если родители откажутся внести выкуп, и о деньгах, с которыми придется расстаться, если они согласятся на уплату, — все это камнем ложилось ему на сердце, отнимая всякое мужество.

Зато что касается миссис Кэт, то я не ошибусь, если скажу, что в глубине души ей даже приятно было вновь повстречать мистера Брока: ведь это был друг давних дней — счастливых дней ее жизни; она немало видела от него добра и сама платила ему тем же; и, право же, эту пару негодяев связывала чистейшая нежная дружба, в свое время придававшая прелесть их вечерним беседам.

Щедро угостив своих пленников пуншем, капрал затем предложил сыграть в карты. Но не прошло и часу, как мистера Хэйса стало изрядно клонить ко сну; вняв уговорам, он бросился на постель как был, не раздеваясь, и прохрапел до самого утра.

Миссис Кэтрин спать не хотелось; капрал бодрствовал вместе с нею и, беспрестанно прикладываясь к бутылке, вел нескончаемую беседу. Джон Хэйс спал так крепко, что можно было разговаривать, не стесняясь, как если бы его и вовсе не было в комнате. Кэтрин рассказала мистеру Броку обстоятельства своего замужества, уже известные читателю; оба подивились судьбе, что свела их в «Трех Грачах», причем Брок откровенно сознался, что действовал отнюдь не во исполнение закона, а просто с целью вымогательства. Достойный капрал нимало не был смущен, рассказывая о своих делах, и превесело шутил, обсуждая дела миссис Кэт: ее неудавшуюся попытку извести графа, ее виды на семейную жизнь.

Поскольку мистер Брок снова выведен нами на сцену, не мешает, пожалуй, вкратце изложить основные события, которые произошли с ним после внезапного отъезда из Бирмингема и о которых он без всяких прикрас рассказывал теперь миссис Кэтрин.

Он доехал на лошади капитана до Оксфорда (сменив в пути свой мундир на партикулярное платье) и там с немалой выгодой продал «Георга Датского» главе одного из колледжей. После некоторого ознакомления с университетскими достопримечательностями мистер Брок под именем и в роли капитана Вуда немедля направился в столицу — единственное место, соответствовавшее его званию и состоянию.

Заходя в кофейни Баттона и Уилла, он листал «Наблюдателя», «Курьера», «Ежедневный вестник» и «Лондонскую газету» и с философским спокойствием прочитывал там подробнейшее описание своей наружности, платья, коня, на котором он ехал, а также извещение о награде в пятьдесят фунтов всякому, кто сообщит о нем (на предмет поимки) капитану графу Гальгенштейну в Бирмингеме, или мистеру Мерфи в «Золотом Шаре» на Савой-стрит, или же мистеру Бейтсу в «Якорной Стоянке» на Пикадилли. Но кому пришло бы на ум отождествить капитана Вуда в его огромном алонжевом парике, стоившем шестьдесят фунтов [44], в башмаках с высокими красными каблуками, при серебряной шпаге, с золотой табакеркой и с черной повязкой на глазу, прикрывающей след от страшной раны, полученной, по его словам, при осаде Барселоны и обезобразившей его лицо, — кому, повторяю, пришло бы в голову отожествить эту особу с капралом Броком, дезертиром из Каттсова полка? И, чувствуя себя в полной безопасности, мистер Брок прогуливался по Мэллу с важным видом, словно аристократ из аристократов. Он пользовался славой отличного собеседника, сыпал деньги пригоршнями («Расплавив несколько церковных подсвечников, — шутил он, — можно начеканить кучу дублонов»), и к его услугам было всегда самое избранное общество. По городу вскоре пошла молва, что капитан Вуд, служивший в Испании при его величестве Карле III, увез бриллиантовые ризы Богоматери Компостельской и до сих пор живет на доход с них. Дух протестантства был в ту пору силен в Англии, и не один ревнитель истинной веры охотно стал бы соучастником столь богоугодного грабежа.